Рыба называлась голавлем. Накануне Хас-се убил ее копьем, когда они плыли по реке. Утром он встал за час до восхода солнца, вычистил рыбу, завернул ее в свежие пальмовые листья, разгреб золу костра и зарыл рыбу в горячий песок, положив сверху тлеющие угли. Не вынимая устриц из раковин, он поджарил их на угольях, и от огня раковины раскрылись. Яйца он добыл из гнезд болотных птиц, водившихся в камышах, и испек в горячем песке.

Больше всего удивился Ренэ при виде овощей; когда он спросил своего друга, что это такое, тот засмеялся.

— Неужели ты не узнал своей тезки, Та-ла-ло-ко? Это почки молодой пальмы. Нам, индейцам, они заменяют хлеб, когда у нас нет ни а-чи (маиса), ни кунтикатки.

Действительно, это были нежные листики и почки молодой пальмы, а на вкус они напоминали жареные каштаны.

Ренэ не хватало только соли для рыбы и яиц. Он сбегал к речонке и нашел крошки соли в раковине, из которой испарилась вода. Затем оба мальчика, смеясь и болтая, принялись за еду, и Ренэ уверял, что он никогда еще не ел такого вкусного завтрака.

Так как не нужно было мыть посуду, то сейчас же после завтрака они продолжили путь. До полудня плыли они среди однообразных солончаков, потом пересекли широкую лагуну и вошли в устье темной реки, струившейся с запада. Два дня поднимались они по этой реке, которая становилась все темнее и суживалась по мере приближения к истокам. Каноэ скользило с такой быстротой, что Хас-се надеялся догнать свое племя раньше, чем оно вступит в страну Алачуа. Несколько раз он причаливал к берегу в тех местах, где зоркие его глаза замечали следы стоянок. Здесь он находил золу и обугленные палки и, внимательно их осмотрев, возвращался к Ренэ. Тот заметил, что у его друга лицо хмурое и озабоченное.

— Что с тобой, Хас-се? — спросил он наконец. — Я вижу, что ты встревожен. Не могу ли я помочь тебе?

Хас-се налег на весла и долго молчал. Наконец он заговорил, словно размышляя вслух:

— Кроме нас еще какие-то люди следуют за моим племенем, и я боюсь, что это враги.

— Почему ты так думаешь?

— Я убедился, что кто-то внимательно осматривал те места, где останавливалось на отдых племя Микко. А на противоположном берегу реки я нашел золу маленьких костров и на песке — отпечатки ног. Два человека следят за Микко. Один из них носит мокассины, каких нет у людей моего племени. Боюсь, что эти двое — враги.

— Но почему ты считаешь их врагами? — спросил Ренэ. — Быть может, они, как и ты, отстали от племени и теперь его догоняют? Или же один из них твой соплеменник, а другой принадлежит к дружественному вам племени. Вспомни, сколько гостей было на празднике Зрелого Маиса.

— Нет, ты неправ, — возразил молодой индеец. — Будь это друзья, почему-либо замешкавшиеся в пути, они давным-давно могли бы догнать племя. Они делали привал одновременно с племенем Микко и осматривали места его стоянок раньше, чем успевала остыть зола костра. А свои маленькие костры они раскладывали в укромных уголках, чтобы не увидели их случайно те, что идут впереди.

— Но зачем им красться по следам Микко? Двоим все равно не справиться с целым племенем.

— Не знаю, Та-ла-ло-ко, но боюсь, что это семинолы. Они следуют за моим племенем, чтобы ограбить его под покровом ночи или завладеть чьим-нибудь скальпом. Они трусы и нападают только на беззащитных. Но, быть может, один из них тот, кто возненавидел мое племя и поклялся ему отомстить. Он нашел себе достойного спутника и теперь крадется по следам Микко.

Хас-се нахмурился и умолк. Ренэ снова нарушил молчание.

— Кто эти семинолы, о которых ты говоришь с таким презрением?

— На моем родном языке слово «семинол» значит беглец. Семинолы — это шайка воров и убийц, которых изгнало из своей среды мое племя и другие племена, живущие севернее.