— Бочек-то! — воскликнул Стенька. И торопливо пошел в них заглядывать. Мирон светил ему, для чего-то поднимая руку повыше и даже привставая на цыпочки.

— Поди ж ты… — удивлялся ярыжка. — Кто ж знал, что у меня в суме весь богомольный припас сохраняется?..

— Сам ты и знал, — Стенька едва ль не нырнул в бочку, убедился в ее пустоте и прошептал озадаченно: — Эта, что ли?

Ощущавший некоторую вину Мирон качнул бочку за край и слегка переместил. Стенька пошарил у ее основания.

— Крути еще жгут, — велел Мирон, — не то руку сожгу.

Бочка оказалась та самая, вот только лаз был доподлинной норой — вел не вниз, а вбок. Выглядел он таким узким, что непонятно, как Стенькиным плечам да Миронову брюху туда протиснуться.

— Вот незадача… — пробормотал Стенька. — Залезть-то залезем — а как бочку за собой задвинем?

— Веревка нужна, — сообразил Мирон. — Обхватим ее веревкой да за собой и потянем! Потом один конец отпустим, веревку втянем…

— Умный! Где тут тебе веревка?!

— А мешок?

Надрезав засапожником, они быстро распустили один из мешков на полосы, связали их — и Стенька, заткнув полы подрясника за пояс, первым пополз непонятно куда. Ползти оказалось не страшно — вот только локтям места было мало. Да и недолго — сажени две промучался Стенька, когда вытянутая вперед рука не нашла опоры. Он ощупал верх и стенки норы и понял, что попал в какое-то помещение. Подавшись сколько можно вперед, он свесился из лаза и возблагодарил Бога, обнаружив внизу пол. Ступая по этому довольно жесткому полу руками, Стенька выволок из норы брюхо с ногами и позвал Мирона.

Тому пробираться было и труднее — дородство мешало, и легче — Стенька подбадривал и напоследок тянул его, как сказочную репку из грядки. Потом он уже довольно уверенно вернулся в лаз, при помощи холщовых полос подтянул к нему бочку и вернулся очень вовремя — Мирон как раз снова разжег огонь.

Оба ярыжки оказались в странном месте. Это был давным-давно заброшенный подвал. Всякой рухляди там стояло немерено, а вверху был округло выведенный свод.

— Ишь ты… — произнес Мирон. — И правду сказывали, будто Кремль весь норами изрыт. В таких погребах еще до поляков порох хранили…

— Тут не порох хранили, — вглядевшись в рухлядь, заметил Стенька. — Когда при поляках в Кремле боярские дворы погорели, на пожарищах новые ставить стали, а от старых погреба не засыпали. Я про такие слыхивал. Стрельцов-дозорщиков государь посылал глядеть, есть ли какие тайники под стенами, и столько всяких дыр они сыскали! Даже таких, что пройти нельзя. И для кого их делали — не понять…

— А я тебе скажу, Степа, для кого их делали. Мне умный человек как-то рассказал: коли из крепости тайник выводят, так непременно рядом с ним другой копают, и копают по-хитрому, он сперва широк, потом сужается. И задумано это для воров. Вор или переметчик захочет тайником пройти — а сам в другой ход попадает и сперва идет, потом ползет, а потом и рад бы назад, ан нет! Там и погибает!

— А правильный тайник рядом проходит? — уточнил Стенька.

— То-то и оно, Степа. Его только те знают, кому надо. Стало быть, мы под чей-то дом выбрались. Может, самого боярина Троекурова дом?

— Поди знай! Далеко от погреба мы не уползли. А боярский дом не так давно срублен. Может, там, где до него сгоревший был, а может, и нет.

— Да нет, срублен-то давно, а перестраивали его, поди, как боярин жениться вздумал. Новый сруб ставили, да горницу, да светлицу, да сени меж ними, да повалушу, да гульбище, где боярышням сидеть, — перечислил Мирон то, что увидел на боярском дворе, и Стенька позавидовал такой наблюдательности: то, что подметил Мирон, могло пригодиться при розыске, а ему и в ум не вошло приглядеться к хоромам.