Не могу судить, вышло это намеренно или же случайно. Я выезжал полюбоваться табунами и как раз возвращался; крик спорщиков я заслышал задолго до того, как подъехал. Гефестион заявил, что греки лодырничают уже сотню лет, что Филипп побивал их везде, где только встречал, и что сам Александр обнаружил, будто их единственным оружием остались языки; уж ими-то они владеют на славу. Эвмен отвечал, что чванливые хвастуны вообще не нуждаются в языках: их собственная вонь достаточно красноречива.

Обе толпы свистели и улюлюкали; людей все прибавлялось, и я понял, что скоро начнется кровопролитие. Уже слыша шелест извлекаемых из ножен мечей, я поворотил коня, чтобы скакать прочь, но заслышал бешеный бой копыт, громом прокатившийся издалека и застывший совсем рядом. Раздался один-единственный яростный окрик, и все прочие звуки смолкли. Александр, за спиною которого маячил оруженосец, восседал на коне, глядя вниз, сжимая челюсти. Ноздри его вздулись, справляясь со вспышкой гнева. В наступившей тишине явственно слышалось позвякивание сбруи.

Долгая пауза кончилась. Гефестион и Эвмен шагнули вперед, заговорив одновременно: каждый осуждал противника.

— Молчать!

Я спрыгнул с коня и, держа его под уздцы, постарался затеряться в толпе. Мне не хотелось, чтобы мое лицо запомнилось кому-нибудь, учитывая быстро надвигавшуюся бурю.

— Ни слова. Оба. — Скорость, с какой Александр прискакал к месту ссоры, отбросила его волосы назад, открыв брови; прическа его была скорее коротка, в уступку летней жаре. Глаза Александра побледнели, а гнев исказил линию бровей, подобно сильной боли. — Я требую дисциплины от тех, кого назначаю ее поддерживать. Вам надлежит вести моих воинов в битву, а не в драку. Оба вы заслуживаете остаться без языков и замолчать навечно. Гефестион, это я сделал тебя тем, кто ты есть. И не за упрямство.

Глаза их встретились. Было так, словно я увидел обоих истекающими кровью, свободно изливавшейся по каменным лицам.

— Приказываю немедленно прекратить ссору. Под страхом смерти. Если этот запрет окажется нарушен, вас обоих будут судить за измену. Зачинщик понесет обычное наказание. Смягчать его я не стану.

Толпа затаила дыхание. У нас на глазах царь не просто отчитал двух великих полководцев, что само по себе неслыханно. Все воины вокруг были македонцами и помнили легенду об Ахилле.

Мечи тихонько заскользили обратно в ножны.

— В полдень, — сказал Александр, — вы оба явитесь ко мне. Пожмете друг другу руки и поклянетесь в примирении, которого будете придерживаться взглядом, словом и деянием. Это понятно?

Поворотив коня, он умчался прочь. Я выскользнул из толпы, не решаясь взглянуть в лицо Гефестиону, который мог видеть меня. И потому не заметил, как он поскакал вослед Александру.

Той ночью он пригласил обоих на ужин. Жест прощения — но равный, для Гефестиона и Эвмена. Особая милость к Патроклу, надо полагать, была отложена до лучших времен.

Я не видел Александра, пока не пришло время одеваться. Все оказалось даже хуже, чем я думал. Царь выглядел осунувшимся и не проронил почти ни слова, так что и я не решился открыть рот. Но, расчесывая ему волосы, я все же охватил ладонями голову Александра и прижался к ней щекою. Глубоко вздохнув, он устало прикрыл глаза:

— Меня вынудили так поступить. Иного выхода не было.

— Есть раны, страдать от которых могут лишь цари, во имя общего блага. — Я провел немало времени, обдумывая, как высказать то, за что Александр простил бы меня после.

— Ты прав. Так и есть.

Мне хотелось обнять Александра, шепча, что я никогда не заставлю его так страдать. Но я помнил, что они с Гефестионом сумеют всего лишь заштопать новую прореху, не более. Что дальше? И кроме того, утро в пустыне… Поэтому я просто поцеловал своего господина и продолжал причесывать его.