Как бы ни был страшен тот эпизод, она смогла предать его забвению и продолжать жить. Но этот суд пробудил в ее душе забытое чувство безысходности и беспомощности, возродил их с беспощадной ясностью. Наверное, Лукас Гастингс страдает сейчас точно так же, как она — тогда.

Судья предупредил присяжных, что они могут сделать вывод о виновности лишь в случае, если для этого не останется никаких сомнений. Андреа следовала этому указанию, она препарировала улики до мельчайших подробностей, пытаясь найти в них хоть какие-то противоречия. Однако, не найдя ничего конкретного, она вынуждена была присоединиться к мнению остальных. И продолжала думать: почему обвинение окружного юриста кажется ей слишком гладким, каким-то фальшиво-безупречным?

Иногда самые тяжкие обвинения не дают полной картины, подумала она. Или совершенно ее искажают.

Терзаемая сомнениями, уходящими корнями в ее собственное прошлое, Андреа в глубине души молилась о том, чтобы ее отношение к обвиняемому оказалось непредвзятым. Все дело в том, что приговор не ощущался справедливым.

Взглянув исподтишка на остальных заседателей, она не увидела тайной борьбы мотивов ни на одном лице. Наоборот, одинаково упрямое выражение говорило об их полном единодушии.

— Мистер Гастингс, — начал судья, — я вынужден напомнить, что такой процветающей и престижной фирме, как «Гастингс, Рэдли и Файанс», наносит непоправимый урон выдвинутое против вас — совладельца фирмы биржевого маклерства — обвинение в мошенничестве и растрате средств ваших вкладчиков.

Не найдя для вас никаких оправданий, — продолжал судья, — я приговариваю вас к пяти годам заключения в федеральной тюрьме Ред Блаф, с тем чтобы после полугодового испытательного срока пересмотреть судебное решение. Это будет зависеть от вашего поведения в тюрьме. Я также принимаю во внимание тот факт, что вы выплатили свой долг вкладчикам, сняв со счетов фирмы собственный вклад.

При слове «тюрьма» Андреа почувствовала, как ее желудок свело судорогой. Приводила в ужас мысль о том, чтобы провести там одни сутки, не говоря уже о шести месяцах. Утешало лишь то, что тюрьма Ред Блаф считалась не очень страшной.

Старший священник Пол Ейтс проводил церковную службу в этой тюрьме; он рассказывал, что она предназначена для интеллигентных преступников, так называемых «белых воротничков», иногда крупных бизнесменов, обвиняемых в сокрытии налогов или других финансовых махинациях. Эта тюрьма ограждает их от уголовников, содержащихся в тюрьмах строгого режима.

По крайней мере он не будет сидеть рядом с настоящими головорезами. Андреа не могла себе представить его в одной с ними камере, даже если он и был виновен.

Погруженная в свои мысли, она не заметила, что неотрывно смотрит на подсудимого. И вздрогнула, увидев, что он тоже мрачно уставился на нее, отведя взгляд от судьи. Впрочем, это было не ново: за время процесса она много раз замечала, что он смотрит на нее. Иногда их глаза вели неслышный разговор, и ей даже удавалось угадать его настроение. Гастингс смотрел на нее то испытующе, то оценивающе, а то и просто задумчиво, но всегда — без тени улыбки.

Но этот, последний взгляд заставил ее вздрогнуть: на миг в нем мелькнуло замешательство и душевная боль. Потом адвокат отвлек его, и связь оборвалась. Снова она задумалась над тем, была ли допущена грубая судебная ошибка и за решетку отправят невинного человека.

Стремясь (уже в который раз!) с кем-то поделиться своими сомнениями, Андреа обернулась к соседу-присяжному. И с удивлением обнаружила, что ни одного из них уже нет рядом, они поспешили к своим повседневным делам и семьям. Эта деятельность сильно мешала их жизни и основной работе, хота и была неотъемлемой частью государственной судебной системы.

Видя, как шериф надевает на Гастингса наручники, она внутренне сжалась.