– Фу, сынок, и не стыдно тебе? – укорил друга Саймон. – Вздумал ревновать к несчастному мальчишке, которого я приютил у себя (уж скажу тебе правду), потому что в родных горах ему жилось не сладко.

– Эх, отец Саймон, – возразил Смит, разделявший все предрассудки, свойственные горожанам тех времен, – когда б я не боялся вас обидеть, я сказал бы, что зря вы якшаетесь со всякой шушерой за пределами города.

– Мне надо получать кожу откуда ни на есть, мой милый Гарри, а горцы ее поставляют всякую – оленью, сайгачью, козью, и по сходной цене.

– Еще бы не по сходной, – отрезал Гарри, – торгуют сплошь краденым…

– Ну, ну… пусть даже и так, не мое это дело, где и как они бьют зверя, лишь бы мне кожа была. Словом, я по некоторым соображениям согласился оказать услугу отцу Конахара и взять юношу к себе. Он не настоящий горец и не во всем разделяет грубые воззрения своих сородичей глунами. Да к тому же я не часто видел его таким дикарем, каким он себя показал только что.

– Могли бы и вовсе не увидеть, покуда он ненароком не прирезал бы кого‑нибудь, – ответил Смит все так же ворчливо.

– И все же, если ты того желаешь, Гарри, я забуду все прочее и завтра же с утра отправлю бродягу искать себе другое жилье.

– Что вы, отец! – сказал Смит. – Неужели вы полагаете, что Гарри Гоу сколько‑нибудь думает об этом щенке, об этой дикой кошке? Да он для меня – что зола из горна! Плевал я на него, уверяю вас, хотя бы весь его клан подступал к Сапожным Воротам note 10 с боевым своим кличем и ревом волынок! Увидав перед собой полсотни мечей и щитов, они, поверьте мне, бросятся назад быстрее, чем пришли. Но признаюсь, хоть и глупые это слова, не нравится мне, что паренек так много бывает с Кэтрин. Не забывайте, отец

Гловер: при вашем ремесле у вас всегда хватает дела для рук и для глаз, вы все внимание должны отдавать работе, даже когда на этого лоботряса вдруг найдет трудолюбие, что случается с ним, вы знаете сами, не часто.

– Что правда, то правда, – сказал Саймон, – он все перчатки кроит на правую руку и еще ни разу в жизни не сработал пары.

– Да, слева «резать кожу» он понимает по‑своему, – заметил Генри. – Но, с вашего позволения, отец, я сказал бы так: работает ли он или празднует лентяя, у него глаза не припухли от жара… и руки не в ожогах от раскаленного железа, не загрубели, орудуя молотом… и волосы не порыжели от дыма, что валит из горна, не стали больше похожи на шерсть барсука, чем на то, что пристало доброму христианину покрывать шляпой. Пусть Кэтрин – самая хорошая девушка, какая только живала на свете, а для меня она лучшая из лучших в Перте, – все же она, конечно, понимает, в чем разница между одним мужчиной и другим, и видит, что сравнение не в мою пользу.

– Ну, от всего сердца за твое здоровье, Гарри, сынок! – начал старик, наполняя кубки собеседнику и себе. – Вижу я, что ты хоть и добрый кузнец, а не ведаешь, из какого металла куют женщин. Будь смелее, Генри, держись не так, точно тебя ведут на виселицу, а веселым молодцом, который знает себе цену и не упадет, сраженный насмерть, даже перед самой лучшей внучкой, какой могла когда‑либо похвалиться Ева.