– Прости, друг, заблудился я. Увидел поле, а посреди него – твой домик. Прошу у тебя помощи: нужны мне кров и еда, если найдется, и, если не жалко – хорошая история на ночь.

Никому в помощи не отказывал Антуан и посторонился, пропуская странника в хижину.

– Двери мои открыты для всех, кто называет эти земли под солнцем своим домом. Вижу по лицу твоему и одежде, что ты местный. Прости меня и ты, но не могу тебя припомнить.

Повесил юноша плащ незнакомца на стул подле обеденного стола.

– Спасибо, – поблагодарил его странник. – На самом деле видишь ты меня каждый божий день, Антуан. Присматривал я за этими землями, когда тебя еще на свете не было. И буду присматривать за ними до скончания веков.

Присел гость прямо на пол у очага. Похоже, сейчас что то будет, решил Антуан.

Я тронул грани материи разума, приказав пламени в очаге умерить свой жар, и таверну начала заволакивать темнота. Публика сбилась в кучки, стараясь держаться поближе к мерцающему огоньку на рукояти моего посоха.

Тяжело сглотнул Антуан, теряясь: как воспринимать слова незнакомца? Кров он человеку предложил и свой долг гостеприимства намерен был исполнить. Собрав кое какую пищу, молодой человек принес ее гостю.

– Нет у меня больших запасов – беру с поля то, что поспело, однако этого едва хватает, чтобы утолить голод.

– Знаю. Остальное приносит твоя милая Этайния, – кивнул гость.

– И что еще тебе о ней известно? – насупился Антуан.

– Все, – коротко ответил незнакомец, приняв пищу из рук хозяина.

Отпрянул Антуан, когда коснулся тот кисти его. Снизошло на юношу подлинное тепло, что рождается, когда солнце встает в зените. Проникло тепло в грудь, толкнулось в сердце и заставило Антуана замереть на месте. Внутри у него словно расцвел цветок, и он ничего не мог с этим поделать. Заплакал – непонятно почему. Стоял молодой человек вне себя от волнения; поднялся гость и встал рядом с будущим героем.

– Вижу я все и всех, за всем на свете наблюдаю. Знаю, о чем думает народ мой, помню его привычки. И чувствую, у кого доброе сердце, а у кого – нет. Не странник я, заблудившийся в ночи, Антуан.

Воздел гость руки над головой.

Я ударил посохом в деревянный пол и, не успело стихнуть эхо удара, создал новое плетение:

– Ан…

Мой ум сосредоточился, нарисовав картинку вонзенного в землю стержня. Сработало… Посох встал как влитой. Я вернулся к граням восприятия, удерживающим образ огня, и раздул его воображаемым дыханием.

Исходил от него золотистый свет, разогнавший сгустившийся в доме Антуана сумрак. Уняла все боли золотая дымка, смягчила кожу и омыла тело Антуана необычайной волной успокоения и радости.

Я мысленно подпитал огонь, раздув его в яркий, подобно солнцу, шар. Он все рос, пока не стало больно глазам, и сидящие в зале заслонили глаза руками.

Съежилось светящееся облачко, слегка потускнело и сосредоточилось вокруг фигуры гостя, но по прежнему источало невиданную силу, то и дело выстреливая в стороны теплыми языками. Могучее тепло, готовое в любой миг вырваться наружу, затаилось в теле незнакомца.

Я слегка ослабил волевое усилие, державшее плетение света, и позволил огненному шару потускнеть. Зрители, приоткрыв прищуренные глаза, с облегчением выдохнули.

Пал Антуан на колени и поднял взгляд на гостя своего. Тот уже нимало не походил на усталого странника.

Заострились черты лица его, глаза засияли, как два маленьких солнца, выбрасывая яростные оранжевые, подернутые желтизной всполохи. Прозрачные язычки огня сплелись над головой, подобно тонким прядям, и образовали корону. Словно растаяли дурно сидящие одежды, и появились из под них заблиставшие лучами утренней зари доспехи – словно каким то образом раздобыл незнакомец несколько кусочков солнечной кроны.