Эта проблема наших «ошибок» и стояла перед моими глазами, когда я думал о прошлом. Я готов согласиться, что во время самой войны непозволительно критиковать ни войска, ни вождей. Веру в них нельзя подрывать. Есть условная ложь, которой все во время войны подчиняются. Войска всегда непобедимы, начальники, покуда их не сменять, непогрешимы, поражения изображаются как победоносные «отступления на позиции заранее приготовленные». То же самое происходило в «политике». Сколько раз после очередной кадетской «оплошности» в Думе партийные журналисты нас укоряли, что мы их не жалеем! Как им восхвалять эту оплошность? И все-таки восхваляли. Но сейчас другие условия. Мы никакой войны не ведем. Нет больше вождей; ореол непогрешимости их ни на что не нужен. Свое время мы пропустили; для нас оно не вернется. Наше дело доделывать будут другие. Мы стали «прошлым». Смешно же наши старые «военные бюллетени» выдавать за историю. Кому это нужно?

Здесь мы и подходим к центру вопроса, к источнику возмущения Милюкова.

Он находит, что «главным подсудимым» я «выбрал кадетскую партию», а «главную ответственность за поведение этой партии» возложил на него – Милюкова. Добавляет, что относительно него я держался агрессивного, неспокойного тона, что у меня против него слышатся личные ноты и т. п.

Здесь смешаны два различных вопроса. Во-первых, лично о нем. Я жалел бы, если бы описанное им впечатление могло создаться у беспристрастного человека. Возражаю против самой постановки вопроса. Слова «подсудимый», «виновный» – понятия других категорий; «судить» и «обвинять» можно за нарушение долга, а не за ошибку или неумелость. Я не осуждаю, а только ищу причин и последствий. Затем – и это самое главное – я ни одним намеком не указывал, что считаю Милюкова главным виновником, что вину всех нас хочу переложить на него. Этот свой личный вопрос он вносит в дело сам, и совершенно напрасно.

Но раз Милюков об этом заговорил, я не могу не ответить. Здесь очевидное недоразумение. Я не мог выставлять Милюкова главным ответственным за поведение партии уже потому, что если он и был ее лидером, то принадлежал к той разновидности их, про которых сказано меткое слово: je suis leur chef, done je les suis. Бывают люди, которые других ведут за собой; для этого нужны какие-то особые свойства, которые даются не всем. Милюков не был вождем этого типа; он старался влиять на партийное настроение, но потом большинству подчинялся и, подчинившись, тактику его защищал. Я об этом жалею. Он был выше многих по знаниям и дарованиям. Но он боялся от своих оторваться и уступал. Некоторые считают, что в этом существо демократии; но в этом еще более ее слабость. Ведь и то партийное большинство, которому лидеры подчиняются, часто большинство не партии, а только официальных ее представителей, а иногда и маленького избранного кружка единомышленников. «Звездные палаты» существуют не только в монархиях.

Коллективы вообще на роль руководителей не годятся. Разнородность их состава на их решениях отражается. На примирение внутренних разногласий этого коллектива уходило все влияние Милюкова. В этих условиях я не мог бы на него возлагать главной ответственности.

Если же я часто о нем говорю и, по его выражению, «склоняю его имя во всех падежах», то не потому, чтобы он партию вел. Но он наиболее ярко ее представлял со всеми качествами ее и недостатками. Он был не партийным вождем, а знаменосцем. А как публицист, он в защиту ее написал больше, чем все кадеты, взятые вместе. Его статьи остались и теперь как живой комментарий к действиям партии. Потому-то они для меня гораздо интереснее, чем те его «книги», в равнодушии к которым он меня упрекнул.