– Я понимаю, – сказала полковая лошадь. – По крайней мере отчасти, но стараюсь не думать о том, что понимаю.

– Я понимаю больше тебя и думаю об этом. Я знаю, что мне следует заботиться о себе, я так велик; известно мне также, что, когда я бываю болен, никто не умеет лечить меня; люди могут только прекратить выдачу жалованья моему погонщику, пока я не поправлюсь, а моему погонщику я не могу доверять.

– Ага, – заметила полковая лошадь, – вот и объяснение! Я доверяю Дику.

– Ты можешь посадить целый полк таких Диков на мою спину, а я все-таки от этого не буду чувствовать себя лучше. У меня достаточно знаний, чтобы тревожиться, и слишком мало их, чтобы, несмотря на тревогу, идти вперед.

– Мы тебя не понимаем, – сказали волы.

– Да, не понимаете, а потому я и не говорю с вами. Вы не знаете, что такое кровь.

– Знаем, – возразили волы. – Это красное вещество; оно впитывается в землю и пахнет.

Полковая лошадь брыкнула, подпрыгнула и фыркнула.

– Не говорите о ней, – сказала она. – Думая о крови, я чувствую ее запах, а запах этот вселяет в меня желание бежать прочь… когда на моей спине нет Дика.

– Да ведь ее же нет здесь, – сказали в один голос верблюд и волы. – Почему ты такая глупая?

– Это противное вещество, – сказал Билли. – У меня нет желания броситься бежать, но я не хочу разговаривать о крови.

– Вот-вот. На этом вам следует остановиться, – сказал Двухвостка, в виде пояснения помахивая хвостом.

– Конечно. Мы и так простояли здесь всю ночь, – согласились с ним волы.

Двухвостка нетерпеливо стукнул о землю своей ногой, и железное кольцо на ней зазвенело.

– Ах, о чем с вами говорить. Вы ничего не видите мозгом.

– Нет, мы только видим нашими четырьмя глазами, – сказали волы, – но видим решительно все, что нам встречается.

– Если бы мне приходилось только смотреть и ничего больше, вас не заставляли бы возить крупные орудия. А если бы я походил на моего капитана (он видит мозгом многое до начала стрельбы и весь дрожит, но не убегает), так вот, если бы я походил на него, я мог бы стрелять из пушки. Однако, будь я вполне мудр, я не был бы здесь. Я по-прежнему оставался бы королем леса; половину дня спал бы и купался бы, когда мне вздумается. Теперь же я целый месяц не мог выкупаться как следует.

– Все это прекрасно, – сказал Билли, – и тебе дали странное имя, но ведь длинное название не помогает понимать непонятное.

– Тсс! – сказала полковая лошадь. – Мне кажется, я понимаю, что говорит Двухвостка.

– Через минуту ты поймешь это еще яснее, – сердито проговорил слон. – Ну-с, пожалуйста, объясни, почему тебе не нравится вот «это»?

И он с ожесточением затрубил во всю силу своего хобота.

– Перестань, перестань! – сказал Билли, и я услышал, как они в темноте дрожали и топали ногами. Крик слона всегда неприятен, в темную же ночь особенно.

– Не перестану, – сказал Двухвостка. – Не угодно ли вам объяснить следующее: Ххррмф! Рррт! Рррмф! Рррхха!

Вдруг он замолчал; из мрака до меня донесся легкий визг, и я понял, что Виксон наконец отыскала меня.