Он импульсивно двинулся к ней с самой нежной улыбкой на лице:

— Я верю тебе, я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулась со мной. Мы поедем завтра утром.

— Нет, Льюис.

— Нет? Но я больше не питаю подозрений. Прошлое больше не повторится, дорогая. Даю честное слово.

— Ты нарушал свое слово много раз.

— Но есть же способ убедить тебя…

— Бесполезно.

Он пристально уставился на нее, словно пытался найти объяснение, которого не было в ее словах:

— Бесполезно?

— Я больше не люблю тебя.

— Это неправда!

— Я не таю против тебя зла, Льюис, но у меня не осталось добрых чувств к тебе, совсем не осталось. В таких условиях я не могу больше жить с тобой.

Льстивые манеры исчезли.

— Не верю тебе! Впрочем, это не имеет никакого значения. Ты моя жена и должна делать то, что я скажу. Мы вернемся в Харродсбург утром.

Он повысил голос. Она ответила с твердостью, какой он никогда не слышал:

— Льюис, я не намерена больше видеть тебя.

Сомнения в окончательности ее высказывания не могло быть. Он стоял перед ней, подняв к ее лицу сжатые кулаки.

— Значит, это правильно.

— Что правильно, Льюис?

— Мое подозрение относительно тебя и Эндрю Джэксона! Тот факт, что он приехал за тобой в Харродсбург, ставит точки над «i»!

— Но только что, несколько минут назад, ты сказал, что нет ничего плохого в том, что мистер Джэксон приехал за мной.

— Это было сказано до того, как я понял.

— Понял что?

— Что ты любишь Эндрю Джэксона.

Она никогда до этого не осознавала, что всего несколько слов подобны физическому предмету: занозе под ногтем, колу из забора, упавшему на голову… или острому ножу, пронзившему глубоко грудь.

Любит ли она Эндрю Джэксона?

Перед ее мысленным взором промелькнули сотни картин: Эндрю, стоящий в проеме двери в первый день его приезда, высокий и тощий, как жердь, выглядевший одиноким и заброшенным, словно у него не было дома; Эндрю в судебной комнате лицом к лицу с задирой и его ружьем с вызовом в глазах: «Стреляй!»; Эндрю, танцующий на вечеринке, неутомимый, как ветряная мельница, и к тому же похожий на нее; Эндрю, отказывающийся чистить сапоги британского офицера; Эндрю, едущий по тропе из Харродсбурга, напряженно всматривающийся в обе стороны дороги. Он — мужчина из всех мужчин, она поняла это, бесстрашный вожак, подобно ее отцу, сильный, надежный, полный энергии и честолюбия и в то же время нежный и симпатичный. Но что касается любви… Как она могла любить кого-либо, когда она так пострадала от любви?

Она повернулась спиной к Робардсу:

— Пожалуйста, уходи теперь, Льюис.

— Ты моя жена, и я намерен оставаться здесь до тех пор, как ты будешь готова вернуться в Харродсбург. Полковник Хейс не выставит меня.

В этом Льюис был прав — полковник Хейс отказал ей в просьбе предложить Льюису уехать:

— Я не могу сделать этого, дорогая. Он все еще член нашего семейства, и я не хочу, чтобы говорили, будто я негостеприимен.

Она поняла, что ставит в трудное положение своего зятя:

— Прости меня, Роберт, ты прав. Будь добр, отвези меня домой к маме.

— Нет, Рейчэл, я думаю, что это было бы так же неправильно, как выгонять Льюиса. Если ты приняла окончательное решение, тогда через несколько дней Льюис потеряет надежду и уедет по собственному желанию. Тем временем ты в полной безопасности у нас.

Следующие несколько дней она провела в доме с Джейн, занимаясь прядением и вышиванием, а вечерами выходила под густые дубы, чтобы глотнуть свежего воздуха.