— Ты, вероятно, скоро поедешь обратно, Эндрю?

— Да. 12 апреля в Нашвилле открывается весенняя сессия суда.

— Сколько времени потребуется тебе, чтобы доехать до Тропы Чикасо?

— Полтора года назад потребовалось около двадцати дней. Группа лодочников поплывет обратно в середине недели. Я отправлюсь с ними. Я прихвачу партию импортного шелка и сатина, кое-какие испанские специи, сигары.

Его голос затих, он стоял, глядя некоторое время на реку. Ветра не было, и солнце бликами играло на воде, вдали звучали призывные крики диких птиц. Когда он повернулся к ней, его глаза открыто выражали любовь к ней. Он развязал ленты шляпки, снял ее и погладил волосы своей рукой.

— Рейчэл, я вовсе не должен возвращаться. Мы можем оба остаться здесь.

— Но как, Эндрю?

— Я расспрашивал в Натчезе, ты можешь получить развод здесь, у испанских властей. Он будет легальным.

— Не совсем легальным; это будет всего лишь обходом закона, как это называет Джон. Ты присягнул правительству Соединенных Штатов, когда власти назначили тебя прокурором территории; я не могу позволить тебе нарушить свое слово. И у тебя самая большая юридическая практика, даже Джон так говорит.

— Возможно, я не смогу быть адвокатом. Я не смогу занимать официальный пост, и я должен буду стать испанским подданным, но я смогу и здесь успешно работать. — В его голосе прозвучало легкое раздражение. — Оглянись кругом. Разве это не доказательство — вся плантация Байю-Пьер отграничена? — Он торопился, не желая дать ей времени для ответа: — Главный дом должен быть поставлен на краю возвышенности; отсюда поперек я поставлю конюшни. Земля хороша для хлопка, табака, индиго. Здесь можно делать деньги, огромные деньги. В один из дней наша плантация станет столь же процветающей, как спрингфилдская.

Она скользнула в его объятия, прижалась к нему.

— Да, ты можешь все это сделать. Ты можешь сделать это где угодно — в Нашвилле, Натчезе, даже на Луне. Но, дорогой, как ты можешь быть счастливым, став подданным Испании? У тебя не будет здесь ни голоса, ни права голосовать. Ты независимый человек…

— Это ненадолго, эта страна станет американской. Я не прочь помочь парням Грина ввести ее в Союз. Я могу вернуться в Нашвилл, закончить свои дела, продать земли, а все движимое имущество привезти на лодке.

— Нет, Эндрю, я не могу взять на себя такую ответственность. Если ты почувствуешь себя здесь несчастным или если что-то у нас не получится… ты можешь проснуться одним утром и обнаружить, что зря растратил свою жизнь в Луизиане. О, ты никогда не упрекнешь меня, ты постараешься скрыть свои чувства даже от самого себя, но я не могу возложить такое бремя на наше супружество. Наша любовь правдива и хороша, наш брак должен быть правдив и хорош с самого начала.

Его глаза, обычно такие ясные и проницательные, стали смущенными и обиженными.

— Но что нам делать? — выкрикнул он, словно силой своего голоса мог разнести окружившую их стену. — Мы в ловушке. Мы беспомощны. В руках Робардса все оружие.

— Нет, Эндрю, это неверно. У него пустые руки. У нас единственное оружие, имеющее цену, — любовь.

— Рейчэл, милая. Я не ветреный человек. Я никогда ранее не любил и вновь не полюблю. Лишь тебя. Всегда тебя.

— Спасибо, дорогой.

Он обнял ее и поцеловал в губы.

— Нам нужно верить в чудо, — прошептал он.

Она взяла его лицо в свои руки и поцеловала его в щеки.

— Я верю в чудо, Эндрю. Тот факт, что мы нашли друг друга, что стоим здесь вместе, что ты обнимаешь меня, что я могу поцеловать тебя, — все это и есть доказательство, что чудо может совершиться.