Они прошли в дом. Большая комната выглядела уютно, в камине потрескивали дрова, настенные лампы горели в честь его приезда. Он плюхнулся в кресло около камина, а она пошла мимо большой дымовой трубы в кухню и быстро вернулась с чашкой горячего кофе. Когда он выпил почти все содержимое чашки и его щеки покраснели, она села у его ног.

— Что за неприятности, мой дорогой?

Он уставился на нее на минуту совершенно безучастно, словно случившееся с ним было кошмаром на дороге и никак не связано с их домом, где ярко пылал камин и лампы освещали комнату. Он пытался найти слова, обрести дыхание, набрать силы.

— …Это… что ты можешь ожидать, — Робардс.

— Льюис? Но каким образом?

— Он… сделал что-то.

— Но что он мог сделать? Мы в безопасности, мы женаты…

Она внезапно умолкла, ее тело стало деревянным. Возможно ли это?.. Эндрю покачал головой? Или же как-то странно моргнул, или проглотил комок в горле?

— Эндрю, ты что пытаешься сказать, что мы не?..

— Нет, нет!

Он встал с кресла и опустился на колени перед ней, его длинные руки страстно обхватили ее, неподвижно сидевшую на жестком коврике.

— Мы женаты. Мы всегда были женаты. Мы всегда будем.

Хриплым голосом она сказала:

— Льюис пытается чинить неприятности? Он оспаривает нашу свадьбу в Натчезе?..

— Нет.

— …Все говорят, что она была законной, единственный способ для нас сочетаться браком имелся только там.

— Не то. Как хотелось бы, чтобы было так.

Он поднялся, неуклюже, как слепой, прошелся по комнате, затем вернулся к ней. Слова хлынули потоком:

— Он только сейчас начинает судебное дело о разводе! Сообщение, что он получил развод от законодательного собрания Виргинии, было неправильным. Собрание отказало ему в обращении. Когда я ехал по Тропе, чтобы привезти тебе эту новость в июле 1791 года, и мы поженились…

Она откинулась назад, глядя на него полными страха глазами:

— Я все еще замужем за Льюисом Робардсом?

У нее закружилась голова. Эндрю поймал ее, его пальцы впились в ее плечо.

— Я убью каждого, кто осмелится задать вопрос…

Она не разбирала его слов, до нее доходил лишь тон его голоса. Она подумала: «Наконец-то Льюис Робардс добился своего. Он сделал меня прелюбодейкой».

Когда она вошла в столовую Донельсонов и увидела все семейство на своих ритуальных местах за длинным столом, в ее сознании запечатлелось выражение каждого лица: еще один кризис в семействе Донельсон.

Во главе стола сидела мать, выражение ее лица как бы говорило: мне это причинило боль, но я все еще думаю, что Эндрю Джэксон стоит любой цены. Место отца занимал Джонни, его взгляд говорил о том, что в данный момент он скорее обеспокоен ущербом, нанесенным имени Донельсонов, чем тем, что может произойти с браком Джэксона. Напротив сидел Александр, не питавший интереса к женщинам, к любви или браку, выражение его лица вопрошало: чего вы можете ожидать, если у вас хватило глупости жениться? На втором месте восседал осторожный Уильям, огорченный свалившимися на его сестру неприятностями, но помнивший о том, что он советовал ей оставаться с Льюисом Робардсом. Рядом с Уильямом был Сэмюэл, его обычно гладкое лицо было покрыто пятнами, а мягкие карие глаза сверкали гневом. Он был точным ее портретом, если бы она взглянула на себя в зеркало.

Обычно ее место было рядом с местом Сэмюэля. Она села в кресло. Рядом с ней расположился Эндрю. Посмотрев через стол, она заметила, что рядом с Александром сидит Джейн, которая даже сейчас вспоминает с отвращением сцену, устроенную Льюисом в доме Хейсов. Рядом с Джейн был Стокли, бывший юрист, усердно старающийся разобраться в юридических последствиях дела, причиняющего страдания сестре.