| Несоразмерно длинные верхние конечности включая череп ноги и торс недоразвитые руки несоразмерные лица крошечные. Наконец ступни как по команде сперва две левые шаг вперед за ними две правые так что иноходь возобновляется. Серая пыль насколько хватает глаз под серым небом без облаков и там внезапно или постепенно где пыль только и можно различить белизну. Остальное додумывать если он сможет белизну различить изгнанник последний среди развалин если только он смог бы ее различить а различив поверить. Между ним и нею с птичьего полета пространство не будет уменьшаться но кажется что пересечь осталось только эту последнюю пустыню. Маленькое тело предельное состояние прямо стоит как и прежде посреди развалин молчание недвижность мрамора. Первое изменение наконец фрагмент отделяется от материнской руины и в медленном падении едва тревожит песок. Пыль что все поглотив неспособна больше глотать и тем хуже для того немногого что еще виднеется над поверхностью. Или только пищеварительный ступор как некогда у боа после которого большой глоток наконец очищает пасть. Карлики белизна вдали невесть откуда неподвижная в сером воздухе там где возможна только пыль. Тяни-толкай одиночество незапамятное как один они идут вперед возвращаются стой иди взад и вперед. Тот который смотрит вперед иногда останавливается и вздымает насколько возможно голову будто для того чтобы окинуть взглядом пустыню и кто знает поправить взятый курс. Затем снова в путь так неприметно что глаз не определяет движения в путь на авось головы опущены веки прикрыты. Давно взведенный к горизонту напрасно старается глаз приблизиться но различает лишь два крошечных овала. Вершина циклопического свода выступающая на лбу белая шишка домоседства или любви к очагу. Самое последнее изменение наконец спиной к небу изгнанник падает и вытягивается посреди развалин. Ноги центр тяжести тело радиус падает цельным блоком как падает статуя все быстрее и быстрее сквозь пространство квадранта. Чертовски остер тот глаз что отныне разглядит его что смешался с развалинами что смешались с пылью под небом покинутым даже стервятниками. Пусть неслышное но дыхание еще не покинуло его и он тревожит при выдохе щепотку пыли. Лазуритовые впадины глаз отверсты они не закрылись в падении как у куклы пыль еще их не заполонила. Отныне нет и вопроса о том чтобы он не верил глазам своим зрящим белизну там вдали где смешались пыль и небо. Белизна ни на земле ни вверху карликов как будто в истечение своих трудов упокоивших носилки между собой застывших белыми телами из мрамора. Развалины молчание и недвижность мрамора маленькое тело лежащее по стойке смирно глазницы зияющие на дне светлая голубизна. Как в дни стояния руки примыкают к туловищу и одна к другой ноги созданные для того чтобы бежать. Упавший цельным блоком во всю свою малую длину лицом вперед будто его толкнула дружеская рука или дунул в спину ветер но воздух недвижим. Или пресытившись гущей жизни после длительного пребывания на ногах упавший упавший без страха что когда-нибудь сможет снова встать. Погребальный череп все ли замерзнет там навсегда носилки и карлики развалины и маленькое тело небо серое без облаков пресыщенная пыль даль без конца воздух ада. И греза о пути в пространстве где нет ни здесь ни там где все шаги никогда не приближаются и не удаляются. Но нет ведь чтобы закончить вновь мало-помалу или как по приказу выключателя чернота созиждет себя снова наконец та особая чернота на которую способен только особый прах. Через нее кто знает еще один новый конец под небом тем же черным без облаков земля и небо последнего конца если только конец должен наступить если только должен абсолютно. |
