В начале века британская дипломатия считалась лучшей в мире — по крайней мере, самой эффективной. Её основу составляли кадровые чиновники МИД, потолком карьеры для которых был пост «постоянного заместителя министра». «Постоянного» — потому что он не менялся вместе с министром, который назначался из числа депутатов парламента от правящей партии. Высшее руководство внешнеполитического ведомства и послы в столицах великих держав, конечно, могли влиять на шефа, но не они определяли стратегический курс. От министра зависело очень многое. Он мог утаить даже от ближайших сотрудников истинные мотивы и цели политики страны. Он мог не ставить в известность о конфиденциальных переговоpax и «взаимопонимании» ни коллег по кабинету, крфме премьера и, скажем, военного министра, ни парламент, на рассмотрение которого представлялись все формально заключаемые договоры. Он мог закрыть глаза на «взаимопонимание» военных под предлогом того, что это не входит в его компетенцию. А в критический момент мог достать из сейфа документы — скажем, в виде обмена нотами или письмами с послом одной из держав — и объявить о «моральных обязательствах», побуждающих империю к решительным действиям вплоть до вступления в войну. Так оно и вышло.

^{Эдуард Грей}

Среди главных действующих лиц мировой драмы 1914 г. министр иностранных дел Британской империи 52-летний сэр Эдуард Грей, занимавший свой пост с декабря 1905 г., стоит особняком. Любитель сельской жизни, заядлый рыболов и знаток птичьего пения, он до назначения главой МИД двадцать лет был членом палаты общин от Либеральной партии, но никогда не входил в правительство, не считая трёхлетнего пребывания в должности парламентского вицеминистра иностранных дел в 1892—1895 гг. К тому же Грей не имел опыта жизни и работы за границей и не говорил по-французски, что было обязательным для дипломата. С»юз с Токио и «сердечное согласие» с Парижем достались ему в наследство, но оформление Антанты произошло именно при нём, равно как и заметное улучшение отношений с США. Даже с учётом того, что министра окружали высокопрофессиональные дипломаты вроде постоянного заместителя сэра Артура Никольсона, бывшего посла в Петербурге и одного из немногих британских русофилов, Грей сыграл большую личную роль в мировой политике. Тем более удивительны оценки, которые давали ему современники.

«Грей ничего не знает об иностранных делах, — говорил в октябре 1906 г. публицист Генри Брейлсфорд. — Его сила в приятной внешности, хороших манерах и умении демонстрировать здравый смысл и честность перед палатой общин». Через четыре года влиятельный либерал лорд Вердейл охарактеризовал товарища по партии как «невежественного и заурядного человека, неспособного к внешней политике». Депутат Марк Непир считал министра «тупицей и занудным оратором», хотя и не лишённым личного обаяния. Журналист Гамильтон Файф назвал его «бестолковым, плохо образованным, благонамеренным английским джентльменом, непригодным для своей должности и неспособным выпутаться из отравленной сети интриг, в которую превратилась европейская дипломатия. С момента назначения министром он был сущим несчастьем, но его ни разу не осудили в палате общин и до сих пор уважают. Мало кто понимал, насколько детские представления о мире и окружающих народах таились за благородной внешностью и глубоким меланхоличным взглядом». Такого же мнения придерживался американский историк Гарри Барнес, автор лучших, наряду с Феем, обобщающих работ о причинах Первой мировой войны. Грей, писал он, «не был изощрённым дипломатом вроде Извольского, Делькассе или Пуанкаре, но являл собой один из крайних в истории примеров беды, которая происходит с государством, вверившим свою внешнюю политику благонамеренному в своей основе и лично честному человеку, но наивному, невежественному, тупому и нерешительному дипломату».