|
В то время, когда будут отбираться французские колонии и когда Францию будут бить, он просит нас дать обязательство остаться в стороне до тех пор, пока Германия не начнёт отбирать помимо колоний французскую территорию. С материальной точки зрения подобное предложение неприемлемо, так как Франция могла бы быть настолько разбита, что потеряла бы своё положение великой державы и могла бы попасть в подчинение германской политике без того, чтобы у неё была отнята какая-либо территория в Европе. Но независимо от этого заключать такой торг с Германией за счёт Франции было бы для нас позором, от которого доброе имя нашей страны не освободилось бы никогда». На следующий день Сазонов через Бьюкенена поблагодарил министра «за дружественный и твёрдый тон, усвоенный им в переговорах с Германией и Австрией, благодаря коему не утрачена ещё надежда на мирный выход из нынешнего положения». «Дружественным» тон, конечно, был по отношению к Антанте.
На что рассчитывал Бетман-Гольвег, если он всерьёз на что-то рассчитывал, сказать трудно. Зато Грей получил в руки отличный козырь. 31 июля он сказал Лихновскому, что «если война станет более общей и Франция будет в неё вовлечена, Англия не сможет остаться незаинтересованной». Это предупреждение было сделано без санкции правительства, которое, как министр сообщил Бенкендорфу, ещё «не готово взять на себя формальные обязательства». Одновременно в генеральный штаб полетела телеграмма российского военного агента генерал-лейтенанта Николая Ермолова: «Ночью призваны двадцать пять тысяч резервистов флота. Эскадры вышли из Портленда к восточным берегам». Утром 1 августа Грей позвонил Лихновскому и «спросил, считаю ли я (посол. — В. М.) возможным дать ему заверение, что, в случае если Франция останется нейтральной в русско-германской войне, мы (Германия. — В. М.) не нападём на Францию». Ухватившись за этот призрачный шанс, Лихновский немедленно телеграфировал в Берлин. Вечером Грей повторил ему сделанный накануне запрос, намерена ли Германия уважать нейтралитет Бельгии, на который не было получено чёткого ответа (Франция — обещала). Полетика, строгий критик дипломатии Грея, считал это предложение — опять сделанное без санкции кабинета — «торгом» и даже потенциальным «предательством». Думаю, министр просто хотел выяснить, как далеко заходят германские требования, точнее, насколько в Берлине потеряли голову, а заодно получить оттуда ещё один ответ с неприемлемыми условиями.. Вдобавок он тянул время, чтобы «либералы-империалисты» успели договориться с консерваторами.
<sup>Король Георг V</sup> Грей не ошибся в расчёте, ибо в ответ Бетман-Гольвег прислал очередной дипломатический «шедевр»: «Германия готова пойти на английское предложение, если Англия гарантирует всей своей вооружённой силой (!) безусловный нейтралитет Франции в германо-русском конфликте, притом нейтралитет вплоть до окончательного разрешения этого конфликта. Вопрос о том, считается ли конфликт ликвидированным, решает одна Германия. Продвижение наших войск к французской границе уже не может быть изменено. Мы гарантируем однако, что не перейдём французскую границу ранее 7 часов понедельника 3 августа, если до тех пор будет получено согласие do стороны Англии». За неучастие Англии в войне Лихновский готов был обещать сохранение нейтралитета Бельгии и неприкосновенность французских колоний. Грей ответил, что «окончательно отказывается дать обещание о сохранении нейтралитета на подобных условиях и может лишь сказать, что мы (Англия. — В. М.) должны сохранить свои руки свободными». Это означало, что условия нейтралитета Англия будет диктовать сама, причём тогда, когда сочтёт нужным. Точки над i расставили две телеграммы, пришедшие в Берлин поздно вечером: одна — кайзеру от короля Георга о том, что произошло «недоразумение» и Лихновский неправильно понял Грея; вторая — от самого Лихновского о том, что Грей так и не сделал никакого положительного предложения. |
