|
Музыканты перестали играть, придворные с шорохом склонились в сотне поклонов, а затем поскорее выпрямились, чтобы увидеть, что будет делать король. А Генрих предложил мне опереться о его руку и следом за моей матерью спустился с округлого возвышения, где стоял королевский стол, направляясь к украшенной аркой небольшой двери в дальнем конце зала, ведущей в частные покои. Все были потрясены тем, что мы столь внезапно покинули пиршественный зал в самый разгар веселья и танцев. У двери, ведущей в потайную комнатку, моя мать, слегка пожав плечами, отступила в сторону, давая нам пройти, словно мы были не женихом и невестой, а актерами, сходящими со сцены в некую частную жизнь, не имеющую готового сценария.
Как только мы оказались в заветной комнатке, Генрих плотно закрыл за собой дверь, и я услышала, как в зале снова заиграли музыканты, хотя звуки музыки и были сильно приглушены толстыми деревянными створками. И тут Генрих, не скрываясь, повернул в замке большой ключ. – Что это вы делаете? – вырвалось у меня. Я была слишком потрясена этим поступком, чтобы помнить о хороших манерах. – Зачем вы заперли дверь? Он повернулся ко мне, крепко обнял за талию и с такой силой притянул к себе, что вырваться было невозможно. – Сейчас мы с тобой познакомимся поближе, – сказал он. Я перестала вырываться, точно испуганная девственница, и попыталась иначе отвоевать свои позиции. – Я бы предпочла вернуться в зал, – холодно заметила я. Генрих уселся в огромное кресло, более похожее на трон, и потянул меня к себе на колени, и я присела, как курица на насест; это, по-моему, была отвратительная картина: он был похож на пьяного посетителя таверны, а я – на шлюху, которой он только что заплатил. – Нет, туда мы не вернемся, – сказал он. – Я же говорю: сейчас мы с тобой познакомимся поближе. Я снова попыталась вырваться, но он держал крепко. Более яростно сопротивляться я не решалась: это означало бы, что я подняла руку на короля Англии, а значит, совершила акт предательства. – Ваша милость… – еле вымолвила я. – По-моему, мы с тобой вскоре должны пожениться, – сказал он, и голос его прозвучал достаточно жестко. – Я имел честь узнать, какой интерес питают уважаемые члены парламента к этому браку. Должен отметить, что у вашего семейства сохранилось немало друзей среди моих лордов. К ним относятся даже те, кто сейчас делает вид, будто перешел на мою сторону. Именно они дали мне понять, что вы настаиваете на свадьбе. Я польщен, благодарю вас за внимание. Мы оба прекрасно знаем, что с момента нашего обручения прошло уже два долгих года, и теперь, по-моему, нам следовало бы закрепить обручение супружеским соитием. – Что?! Он вздохнул, словно его начинала утомлять моя непонятливость. – Мы закрепим соитием заключенный между нами брачный союз, так сказать, доведем дело до конца. – Ни за что, – ровным тоном сказала я. – Так или иначе, а это сделать придется – в первую же брачную ночь. Так почему не сейчас? Какая разница? – А разница в том, что вы намерены меня обесчестить! – воскликнула я. – И хотите совершить это в покоях моей матери, когда и она, и мои сестры находятся в двух шагах отсюда, прямо за этой дверью! Вы хотите обесчестить меня во дворце, принадлежавшем моей матери! Вы нарочно хотите сделать это до нашей свадьбы, чтобы… Он прервал меня с холодной улыбкой: – Не думаю, что у вас осталось так уж много чести, чтобы столь яростно ее защищать, принцесса Элизабет. И прошу вас… не бойтесь, я и так прекрасно знаю, что вы, моя дорогая, не девственница. Я давно утратил счет тем, кто в подробностях описывал мне, какой пылкой любовницей вы были для короля Ричарда. |
