И Андре увидел, как г-н де Нанселль удалился по направлению к киоску.

Теперь пистолетные выстрелы г-на де Нанселля раздавались с правильными перерывами. Это было единственным звуком, нарушавшим тишину в павильоне. Как раньше в столовой, здесь жужжала оса. Порой она ударялась об оконные стекла. Солнечные полосы, проникавшие сквозь опущенные шторы, золотили паркет. Одна из полос доходила до старого зеркала, висевшего над камином. Андре поднял глаза. В зеркале он снова видел образ Жермены, знакомый жест, когда она на днях втыкала в волосы большую светлую черепаховую шпильку. Он вдруг почувствовал сильное желание увидеть, как рассыпаются волосы его возлюбленной. Где была она теперь? Вдруг чей-то сдерживаемый смех заставил его повернуть голову.

Жермена стояла на пороге открытой двери, которую она тихонько закрывала.

— Жермена!

Они стояли друг против друга. Вокруг них летала заблудившаяся оса. Один и тот же непреодолимый порыв соединил их. Их уста искали друг друга, и они остались некоторое время, слившись в страстном, прерывавшемся поцелуе. Андре прошептал:

— О, Жермена! Жермена!

Она обхватила его шею руками. Он жадно смотрел на нее.

— Ну да, это — Жермена, это — я… Не прикидывайся изумленным. Признайся — ты ждал меня? Ты отлично знал, что так больше не могло продолжаться…

Она нежно прижалась к нему.

— Какими мы были глупыми, бедняжка Андре! Подумать только, ведь я считала возможным жить рядом с тобой ежедневно так, чтобы между нами ничего не было! Тем не менее ведь я так думала, когда мне пришла в голову мысль выписать тебя сюда, но как только я увидела тебя, я ясно поняла, что это невозможно. Ну а ты, послушай, ты догадывался об этом, не правда ли?

Она разразилась торжествующим, молодым и свежим смехом.

— Эх, что нам до того, что может случиться! Да, впрочем, что же такое может случиться!.. Все равно, я люблю тебя, я люблю тебя, Андре…

Андре снова схватил ее. Под легким платьем чувствовалось гибкое и покорное тело молодой женщины. Его благоразумные и осторожные решения поколебались. Мгновенно, но напрасно советы г-на Моваля пришли ему на ум: «Никаких безумий! Никаких историй!» Ах, что стоили все эти напрасные предосторожности рядом с предстоящим наслаждением! Он еще успеет стать осторожным позднее, когда будет старше! Теперь он был молод, влюблен, пылок. Его возлюбленная была чувственна и прекрасна. Она была нечаянною радостью; и оба они медленно упали на диван в то время, как издали доносились глухие выстрелы тира, и кружившаяся оса ударялась о стекла своим окрыленным золотым шариком.

XXVIII

Между тем приближалось время, когда Андре Мовалю нужно было вернуться в Париж. Ему оставалось прожить всего четыре дня в Буамартене. Его мать в своих письмах умоляла его не задерживаться там больше. Она напоминала ему, что, если, как она надеялась, он не особенно пренебрегал подготовкой к экзамену, ему все же было бы полезно подучиться немного с репетитором, который помог бы ему выдержать ноябрьское испытание. К тому же г-жа Моваль явно страдала от разлуки с ним. Она не осмеливалась слишком высказывать свою тревогу, но Андре читал ее между строк материнских посланий. Молодой человек догадывался также о ее причине. Г-жа Моваль, наверное, подозревала о его связи с Жерменой де Нанселль. Ему, впрочем, не было неприятным то, что она догадывалась о ней, и он не понимал, почему она печалилась об этом. У всех молодых людей его возраста есть любовницы. Его отец, положим, был благоразумнее в этом отношении. Он был менее благоразумным в других отношениях, потому что, по словам г-жи Моваль, надрывался за работой. Установление новых линий причиняло немало забот г-ну Мовалю. К этим хлопотам прибавлялось еще, хотя он и не сознавался в этом, беспокойство за дядю Гюбера.