Еще бы с нашим подшефным контингентом разобраться. Они ж в Москву как пчелы на банку с медом летят. Говорят, что в Москве «мерседесов» уже больше, чем в Берлине. «Мерседес» у нас вроде значка. Любой можно останавливать, почти наверняка на пакостника наткнешься.

Я проскакиваю Октябрьскую площадь, теперь вроде бы она называется Калужской. Ногу сломишь в этих новых старых названиях. Слева — церковь Иоанна Воина, наверное самая красивая в Москве. Напротив — французское посольство, похожее на терем-теремок. Помню, когда французы праздновали День взятия Бастилии, к воротам посольства выстроилась длиннющая очередь очень хорошо одетых людей.

С Каменного моста самый замечательный вид на Кремль. Когда-то он был изображен на трешнице, которая канула в Лету.

Выскакиваю на Моховую — теперь здесь одностороннее движение: туда — удобно, обратно — хоть сальто крути. Вот еще яму вырыли, чудовищная такая. Лужков себе подземный город строит. Тоже мне, благодетель.

У метро «Площадь революции» киоски не с сигаретами и жвачкой. Одна кожаная сумочка тыщ пятьсот стоит. А ботинки — каждый вполовину того. На свою зарплату я ровно три ботинка себе купить могу.

На Пушкинской традиционная пробка. Какой-то ненормальный и нетерпеливый чуть мою «пятерку» в зад не поцеловал. Не иначе как на кладбище спешит. С предками воссоединиться.

Заскрежетали железные ворота. Дежурный лейтенант отдал честь, я ему кивнул. К таким мелочам, когда тебе отдают честь, а ты киваешь, привыкаешь настолько легко и быстро, что просто перестаешь замечать. С другой стороны, есть в этом и кой-какие удобства. Начинаешь понимать, почему люди так держатся за власть. В сущности, власть — это широкая дорога вверх, на которой так и валяются удобства и привилегии, а ты просто идешь и подбираешь их, точнее, даже не подбираешь, тебе их прямо-таки навязывают. Но это только одна сторона власти, все не так просто. Недаром в истории известны вожди — аскеты. Притом самые крутые.

Я поднимаюсь на третий этаж в свой непропорционально большой, по моему самоощущению, кабинет с предбанником и секретаршей Верочкой. С тех пор как у нас появился стажер Сережа, я заметил, что Верочка очень заинтересовалась не то чтобы стажером, но уж теорией и практикой макияжа — наверняка. Сидела себе скромная голубоглазая студентка-заочница, а тут вдруг засверкали глазки, запунцовели губки, голосок зазвенел.

И соседи по этажу, вроде бы солидные дядьки, следователи да прокуроры, стали забегать чаще: то скрепки, то клей у Верочки попросить, будто у них своих секретарш нет. Боюсь, как бы не увели нашу Верочку любители клея. Но пока мы с Сережей оборону держим. Точнее, в этом деле главный человек — Сережа, тут субординация нарушается. Я для Верочки, кажется, уже староват.

—        Здрасте, Александр Борисыч! А Сережа уже здесь. — Верочка на секунду оторвалась от телефонного разговора. — Одну минутку, Александр Борисыч. Можно мне сегодня уйти в пять часов? Важное дело. — Она смущенно улыбается, хотя смущение не очень соответствует пурпурному цвету ее сегодняшней помады. Вчерашняя перламутровая, не столь яркая, больше подходила к ее характеру и темпераменту.

—        Конечно, Вера Игоревна. Но только какие такие важные дела у столь юного и прелестного создания?

Она смотрит на меня чуть снисходительно. Наверное, таким взглядом она одаривает искателей клея и скрепок. И отвечает:

Родители в отпуск на юг собираются. Мне нужно их проводить, а они должны, как водится, дать мне последние наставления. Как себя вести в их отсутствие.

—        Квартиру-то с друзьями не разнесете?

—        Ну что вы, Александр Борисович! — Она радостно улыбается, и я понимаю, что квартире угрожает опасность самая непосредственная.