Лушников тем временем через открытое окно заглядывал в салон и мило улыбался шоферу:

—        Не надо, ребята, а? — он был сама доброжелательность.

Если бы они были ни при чем или хотя бы посмелее, то нам бы не избежать небольшой драки. Но рыло, у них точно было в пуху, потому что они все стерпели и на нашу просьбу убраться отреагировали вполне адекватно. И мирно.

Хреново нынче у спецслужб с кадрами. Где они только таких молокососов насобирали? Не иначе как операцию по подбору сотрудников с особой тщательностью проводили. В кружках по домоводству и вязанию.

Как и договаривались, мы подобрали Ломанова у памятника погибшим кораблям, и все вместе отправились обедать в небольшой ресторанчик на берегу под названием «Лев». Имелся в виду то ли Лев Толстой, воевавший некогда в этих краях, то ли просто царь зверей. Лушников пообещал замечательную уху.

Наверное, со стороны мы напоминали известную картину «Военный совет в Филях». Мы и в самом деле, выслушав отчет Ломанова, обсуждали план «военных» действий.

Ломанов встретился с Галей, подругой убитого Сотникова, и с мичманом Петренко. Именно с ними Сотников был в тот вечер в «Марсе».

Галю Ломанов застал на работе. Она была приемщицей в ателье Дома быта. Клиентов поутру не было, поэтому они спокойно могли поговорить. Галя оказалась миловидной, склонной к полноте блондинкой, не лишенной определенного обаяния. Говорила она с украинским, точнее южно-российским, акцентом, смягчая согласные и как бы торопливо. Отпечаток несчастья слегка туманил ее голубые глаза, но природная жизнерадостность позволяла ей держаться достаточно непринужденно.

Ничего нового, кроме того, что она уже рассказывала Лушникову, а он нам, она сообщить не могла. Лишь подробнее описала лейтенанта, с которым ушел из кафе Сотников.

«Среднего роста, складный такой, скуластенький, глаза не то темно-серые, не то карие. Волосы стрижены не очень коротко, но аккуратно, тоже темные. Особые приметы? Ну вот челюсть нижняя такая вперед, как у Высоцкого. Я не расслышала, что он Володе сказал, но у Володи лицо сразу такое сделалось... Ну, не злое, а строгое, что ли...» — видимо, очень хорошо копировал Галину речь Ломанов.

При словах о выдвинутой челюсти мы с Мариной переглянулись. Я, взяв с присутствующих слово молчать, рассказал о «Васе из урологии». Похоже, что лейтенант из кафе и этот «Вася» одно и то же лицо.

Мичмана Петренко Ломанов застал буквально на чемоданах. Через час тот должен был отбыть в командировку в Курск — за пополнением. Только-только начинался новый призыв.

«Наших-то матросиков с катера на Север всех до одного услали. Родимый двести семьдесят пятый на прикол поставили. Это та яхта с мертвецами принесла нам несчастье. И в Вовку, я уверен, через нее стрельнули. Он, дурень, везде ходил и хвастал, что такое видел! А что он там видел? Да ни хрена не видел. Там и не было-то никого... Особисты его последнее время чуть ли не семь раз на дню вызывали. Из Москвы какие-то типы приезжали. Да хрен я на них всех положил, не боюсь никого. Куда они мичмана Петренко сослать могут? На Северный флот? Я и там не пропаду. А вот Вовка трепался зря. Кому-то эта яхта явно поперек горла встала. С меня-то какой спрос? Я на собственной палубе сидел, никуда не лез. И не полезу».

Военный совет в севастопольских Филях постановил: Пушников едет к «безопасникам» Украины, то есть к полковнику Иванову. Турецкий встречается с особистами штаба РФ, господами Непейводой и Ульяновым, а Марина с Ломановым купаются в Черном море до потери сознания.

Возражений я не принимал. Ни в какой форме.

Майор Непейвода пригласил меня в свой кабинет. Он был чрезвычайно любезен и уклончив. Я бы предпочел, чтобы меня обложили трехэтажным матом, но снабдили некоторой полезной информацией, чем поили бы чаем с сушками и мармеладом, расспрашивали о Москве и жаловались на непрофессионализм украинских коллег.