— Его не было у Ипра, — продолжил старик. — Он позвонил мне сюда, в клуб «Карлтон», из французского замка. Его отправили туда поправляться, поскольку он временно потерял дар речи.

Молодой человек по-прежнему молчал.

— Ипр находится в Бельгии, — продолжил лорд Аберкромби. — А замок, из которого звонил мой сын, во Франции. Он спешил сообщить матери, что с ним все в порядке. Что он поправляется.

И снова в комнате повисло молчание. Несчастный помощник министра отказывался смотреть старику в глаза.

— Как человек, поправляющий свое здоровье во французском замке, мог быть убит во время военных действий при Ипре? Он что, повесил трубку и помчался через границу в Бельгию, на передовую, чтобы принять участие в ночном наступлении?

— Ваш сын погиб, сэр, — повторил помощник министра. — По сообщению, он погиб в битве. Пал смертью храбрых.

17

Медленное выздоровление

— Его будут лечить но инструкции, мистер Дженкинс, а это означает, что сломанные ребра следует перевязать, а за пациентом нужно наблюдать. Наблюдать, ясно вам, мистер Дженкинс? По инструкции.

Врач положил руку на грудь Кингсли, от чего пациент сразу же закричал от боли.

— Осторожно, доктор, мои легкие! — взвыл он.

— Полученные им побои оказались сильнее, чем я думал, — продолжил врач. — Не думаю, что этот заключенный долго проживет в камере, и, боюсь, я вынужден официально уведомить вас, что, по моему мнению, его нужно держать отдельно от остальных для его собственной безопасности.

— А вам обязательно выражать свое мнение в письменной форме? — спросил Дженкинс.

Доктор ненадолго задумался.

— Ну, я должен свериться с инструкцией, но мне кажется, что в рамках моих полномочий устного замечания будет достаточно.

— И вы выскажете это устное замечание, только если к вам обратятся с вопросом? Скажем, некие высокопоставленные особы?

— Приставать к вышестоящим чинам с непрошеными замечаниями определенно не входит в мои обязанности. Но если ко мне обратятся, то конечно…

— К вам не обратятся.

Все было решено. Не останется никаких записей, где было бы указано, кто уклонился от выполнения своих обязанностей и дал ему погибнуть от побоев. Садист Дженкинс, ответственный за его безопасность, желал ему смерти, а врач этому не препятствовал, при условии, что его тылы будут защищены. Кивок и ухмылка послужили Кингсли смертным приговором.

— Тогда, доктор, заштопайте его, как я и сказал, согласно вашей драгоценной инструкции, а когда он наконец сможет доковылять до двери, отдайте его мне.

На самом деле Кингсли уже достаточно поправился и мог вернуться в камеру, но при отсутствии лучшего плана он, не сумев заручиться поддержкой ирландского братства, изо всех сил симулировал немощность и сумел убедить врача, что у него сломаны ребра.

Когда Дженкинс ушел, врач вместе с санитаром стали менять бинты на груди Кингсли. Посмотрев в окно, а затем на часы, свисавшие с цепочки на упитанном животе доктора, Кингсли понял, что сейчас утро. Несмотря на ранний час, от доктора все так же пахло бренди; очевидно, он бывал нетрезв не только после ужина, но и вообще весь день. Кингсли громко охнул от боли, когда врач начал наматывать неуклюжими руками бинты, а когда он всем весом облокотился вдруг на грудь Кингсли, закричал еще громче.

— Тихо ты! — рявкнул доктор. — На тебя даже бинтов жалко, их следовало бы отослать на фронт, где они пошли бы солдату, а не трусу.

— Доктор, — прошипел Кингсли сквозь сжатые зубы, — я не читал вашей инструкции, но вряд ли в список ваших обязанностей входит вдавливать сломанные ребра в легкие пациентов.