— Пименов рассказывал, я знаю.

— Лолоша! — донесся зычный голос Витали. — А маманя твоя где?

— На море уехала. Я ей автобусный тур подарила.

— Какой тур? — не понял Пименов. Они уже прошли в комнату и увидели его распластавшимся на кровати. — Автобусный? На море? Разве такие бывают? — Где ему было знать? Он даже по городу никогда не ездил на маршрутках.

— Наливка в подполе. Хочешь — доставай.

Она не особо с ним церемонилась. Была вежлива, доброжелательна, смеялась над шутками, ласково прикасалась и позволяла поглаживать свои прекрасные ягодицы, но не заискивала и не сюсюкала…

Молодец.

Лола все больше нравилась Семену.

Через полчаса они всей компанией сидели в саду под старой яблоней, которая давно не плодоносила, но создавала тень. На столе, покрытом потрескавшейся и выгоревшей клеенкой, стояла сладкая настойка, и она же, разведенная до крепости вина, но уже в графине, а не в бутылке; дымились пироги с капустой, картошкой, консервами, радовала глаз снятая с куста клубника — ее тоже принесла Вика.

Вокруг сидели люди — Лола, Виталя, Сема, Женя, второй охотник за привидениями Леха, его деревенская пассия и весьма колоритный кадр по имени (или кличке) Фил. Он прибился к компании случайно. Проходил мимо, увидел незнакомых людей, заговорил, а уже принявший на грудь Пименов пригласил его к столу. Именно в этом состоянии Виталя заводил друзей. Пироги пошли на ура! Давно Сема не ел таких. Алкоголь пить не стал. Как и Женя. Леша с Лолой винишком баловались. Остальные наливкой, пока Фил не сбегал за самогоном, выклянчив у Пименова пятьсот рублей.

— Зря ты дал ему деньги, — покачала головой Вика. Очень милая девушка, хоть и излишне пышная. Пока ее двадцатилетнее тело выглядело пристойно, но через пять-семь лет оно поплывет, как раскисшее тесто. — На них он себе купит два литра первака и будет до конца недели куролесить.

— Не, Фил — нормальный чувак. Он не подведет. Сказал, самогонки на хрену принесет, значит, принесет. Кстати, почему его так зовут?

— Полное имя Филарет, — пояснила Лола. — Его предки конюхами у княжеской династии работали. И старших сыновей называли одинаково: Филаретами. Баре наши померли давно, но семейная традиция жила еще несколько десятилетий.

— А сколько ему?

— Точно не знаю. Тридцать восемь? Максимум сорок.

— Не может быть, — выдохнул Виталя. Филу на вид было не меньше пятидесяти пяти. — Да, ясно, что пьет, за собой не следит, но у него глаза старика.

И Сема с ним согласился. У Витали глаза тоже были усталыми. Но, когда он выпивал, загорались. У Фила же оставались безжизненными. Лицо ходуном ходило: он гримасничал, ржал, широко распахнув рот, длинным носом шевелил активно, когда нюхал что-то. Но глаза при этом оставались неподвижными, тусклыми. Как у куклы… Или мертвой рыбы?

— История Фила печальна, — взяла слово Лола. — Мать его в психушке работала. Поваром. Воровала, естественно. Мальчик помогал. Она украдет пару банок тушенки, в условленном месте под забором закопает, он отроет и домой их утащит. Зарплаты тогда задерживали или вовсе не платили, и это, можно сказать, была вынужденная мера. Когда больницу закрыли, охрана еще месяц дежурила. Оставалось кое-какое оборудование, мебель, чтобы не разворовали, приглядывали за зданием. А мать Фила не все успела вынести. Впрок брала, зная, что вскоре прикроют их лавочку. И Фил решил пробраться на территорию через лаз под забором, чтобы остатки провианта спасти. Но когда попал в здание, охрана с обходом пошла. Он спрятался в одной из комнат.