Виктория Ледерман. Первокурсница
Я полезла под стол за ручкой, параллельно пытаясь вспомнить, что же она все-таки сказала. – Барс, я жду, – напомнила она, стоя возле моей парты. Мне снизу были видны ее полные ноги в коричневых чулках и черных немодных туфлях на платформе. – Вы сказали, – залепетала я из-под парты, обращаясь непосредственно к ногам, – я точно помню, что вы сказали… – Может быть, вы все-таки встанете? – иронично перебила меня Маргарита. – Я не могу общаться с человеком, не видя его лица. Или мне забраться к вам? Мои сокурсники оживились, с разных сторон послышались сдавленные смешки. – Не надо ко мне, – сказала я, понимая, что вылезти все же придется. – Тут мало места. Уж лучше я к вам. В аудитории откровенно загоготали. Я выбралась, держа ручку перед собой как оправдание моего пребывания под партой. – Вот что я вам скажу, Барс. – Математичка сняла очки и принялась протирать их краешком своего платка, накинутого на плечи. – У вас не очень хорошая перспектива на зимнюю сессию. Во всяком случае, зачет по математике вам получить будет трудно. Очень трудно. И о чем вы только думаете, моя милая? Я заставила себя виновато опустить глаза и промолчать. Математичка покачала головой и, скрипя половицами паркета, двинулась к доске. Я никак не могла привыкнуть после школы, что все преподаватели называли нас, студентов, на «вы». Мне постоянно казалось, что это «вы» звучит как издевательство, точно так же, как и «моя милая». «О чем вы только думаете, моя милая?» О чем я думаю? О чем можно думать в семнадцать лет, на первом курсе университета? Да уж конечно, не о дурацкой математике, которая никому не нужна в нашем инязе, и не о зимней сессии. Вот уже три месяца, как я не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Геннадий Славинский! Я просыпалась с радостным ощущением чего-то невероятно хорошего и сломя голову мчалась в институт, чтобы в толпе в раздевалке мимолетом увидеть высокую светловолосую фигуру. Эти моменты я смаковала до конца второй пары, снова и снова вспоминая, как он прошел мимо меня, как протянул свою куртку гардеробщице, как взял в руку номерок… А потом начиналась большая перемена, и я рысью неслась в столовую в соседний корпус, чтобы стоять в очереди рядом с ним и двигать подносы по железной стойке, украдкой бросая мечтательные взгляды на его мужественный профиль. Так было первые три недели. Но потом это перестало меня устраивать. Если я люблю человека, пусть и он меня любит! Буду я тратить свои молодые годы на то, чтобы о ком-то вздыхать в сторонке! Тем более что ни скромной, ни застенчивой назвать меня было нельзя. Если я чего-то хотела, то вырывала это «прямо изо рта», как выражалась моя мама. Но Геннадий Славинский был не один. Он всегда и везде появлялся со своей девушкой: на занятиях, в столовой, в раздевалке. Разведка донесла, что до поступления на наш факультет парочка училась в одной школе, сидела за одной партой и жила в соседних домах. Мне это казалось великим достижением, достойным Книги рекордов Гиннесса, если учесть, что мои самые долгие отношения с парнем составляли двадцать один день и три часа. Ну и раз Славинский со своей девушкой столько лет вместе, девушка скоро должна ему надоесть. Вот тут-то я и подвернусь. И я честно ждала в засаде, не выпуская обоих из поля зрения.
Неудивительно, что все наши девчонки восхищались Геннадием Славинским из пятнадцатой группы. Но никто не покушался на идеальную пару. Ну как же – там с первого класса, там все серьезно. Там настоящая любовь, ах-ах! Они не догадывались о моих чувствах, о бушующем вулкане внутри меня… Ожидание слишком затянулось. |
