Пока же где-то сжигались лопатки, ханы слушали игру на высушенных бараньих кишках, которыми услаждали их слух ловкие умельцы, и пили черный кумыс из золотых чаш, украшенных драгоценными камнями.

Потом принесли лопатки. Батый принялся пристально и внимательно их рассматривать. Что такое баранья лопатка? Перышко под ветром вечности, окаменелая длань судьбы или же омертвевшая лапа лебедя - птицы над птицами, как великий хан над землями и людьми?

Хан положил перед собою все три бараньи лопатки для сравнения, затем брал каждую из них, подносил к глазам, долго рассматривал, снова клал на место. Указание сил высших было таково. Если от сожжения лопатка потрескается вдоль и прямо - делай свое. Если же трещины пойдут поперек хотя бы на одной из трех лопаток - воздержись. Рассматривать лопатки имел право лишь великий хан. Все остальные почтительно ждали.

Трещины на лопатках были продольные и ровные. Хотя жгли лопатки в разных шатрах, поставленных в трех разных сторонах ханской орды, но трещины получились одинаковые, что свидетельствовало о мудрости и целесообразности ханского решения, а еще: о дальнозоркости ханского сына Сартака, внука Тосука-хана, правнука великого Чингиса.

Батый хлопнул в ладоши и велел Елдегаю, тотчас же появившемуся в шатре:

- Возвратить послам все забранное у них, давать послам все, чего они пожелают, ежели будет возможность достать, ежели не будет возможности достать, сказать, что невозможно достать. Завтра поставить послов перед нами.

Елдегай почтительно склонил голову и исчез, и этот день был днем обжорства и обильного питья для Стрижака, а Шморгайлик шнырял по орде, вынюхивал, где стоят ханские жены, удивлялся их упитанности, побывал даже возле шатра самого Батыя, хотел было отведать кумыса из золотых чаш, стоявших перед шатром на длинной скамье, но был с позором отогнан стражей.

- Не вертись перед глазами, земнородец! - рявкнул на него Стрижак, который целый день пролежал в шатре, упившись вдоволь, понемногу дремал, покрикивая на молодых слуг, присланных ему в подмогу.

Потом их провели к самому Батыю.

Шатер великого хана поражал своими размерами и красотой еще издалека. Над широким входом были подняты разукрашенные золотым шитьем войлочные полосы, чтобы Батый еще издалека видел послов. Стрижак, наверстав отсутствие своих золотых одеяний, известно уже как содранных с него, нарядился в меха, в руках нес золотые сосуды для Батыя, а Шморгайлик и несколько монголов несли дорогостоящие меха, уложенные умело на протянутых руках. Прошли между большими кострами, куда Стрижак швырнул мех хоря, чтобы показать почтенье к монгольскому обычаю очищения, а заодно и поднять вонь для поганцев; когда входили в шатер и Стрижак увидел длинный золотой трон и хана на нем, толстого, как литой медный истукан, незаметно подтолкнул Шморгайлика, шепнув ему: "Подпевай, земнородец" - и начал торжественно: "Радуйся, богородица", чем сразу же расположил к себе великого хана и его окружение.

Затем Стрижак поклонился с достоинством, подождав, покуда перед ханом, его женой и сыном будут разложены подарки, прогремел:

- Великий хан, Воевода Мостовик из-под Киева кланяется твоему могуществу, просится слугой верным под твою руку и преподносит в дар, в знак верности своей, мост через реку Днепр и обещает пропустить по этому мосту все твое войско на взятие города славного Киева. Эти же дары, возложенные здесь, а также мы двое - первый залог от Воеводы Мостовика, мужа честного и достойного. Отдаем себя на милость твою, покровитель же наш - господь всемогущий и его святитель Николай-чудотворец.

Толмачи долго пересказывали эту речь Стрижака. Батый слушал, не переставая улыбаться, молча покачал головой, указав послам, чтобы они сели, где стоят, - на том и дело закончилось.

Монголы, обученные игре на высушенных бараньих кишках, играли свои заунывные песни, другие подносили Батыю и всем ханам, расположившимся на трех ступеньках перед Батыевым троном, золотые чаши с кумысом; чаши были поданы также Стрижаку и Шморгайлику; пили много и молча, - казалось, никому здесь дела нет до всего, что происходит на земле, до людской речи, собрались в огромном богатом шатре одни лишь немые, однако Стрижак знал способ, как развеселить даже немых, он продолжал насыщаться кумысом и, не напоминая больше о своем посольстве, принялся рассказывать про мост и про святого Николая, покровительствующего мосту и не дающего его никому, следовательно, ни разрушить, ни захватить этот мост невозможно без согласия на то самого святого.