- Что ты, добрый человек, делаешь?

- Богу не умею молиться - вот и прыгаю.

Тогда Николай рассказал этому человеку самую простую молитву, а тот забыл ее снова, потому что был глуп как бревно. Думает, думает, но ни единого слова не может вспомнить. Тогда он взял и погнался за святым Николаем. А тот оглянулся и говорит:

- Почему ты, добрый человек, бежишь?

- Потому что забыл молитву.

Николай повернулся к нему, махнул рукой и произнес:

- Возвращайся - молись, как молился. Прыгай через бревно. Бог всякую молитву услышит, и пусть всяк молится, как может и как хочет.

Вот какой святой Николай покровительствует нашему мосту. Будут ли там христиане или ордынцы на мосту - Николаю все едино. Лишь бы только с ними договорились. С Воеводой нашим да со мною, потому что я у Николая человек поверенный и доверенный.

Батый мало что понял, а его ханы поняли и того меньше, даже ханский сын Сартак запутался в россказнях Стрижака, или это, быть может, толмачи плохо пересказывали. Слева от Батыя там еще сидела и его старшая жена из двадцати трех его жен, старшей же называлась она не по возрасту своему, а по влиянию на мужа, не принадлежала ни к первейшим женам Батыя, ни к самым младшим, скорее всего она была средней, если так можно выразиться, а у такой женщины есть уже необходимая опытность и одновременно не все еще утрачено от молодости. Старшей жене ханской послы понравились, в особенности же по душе пришлись ей меха и сосуды, привезенные ими в дар, она перебирала меха, подавала самые пышные из них Батыю на колено, хан даже гладил ворс, щурился, сидел литой, как истукан медный, а с другой стороны сын его Сартак позванивал драгоценной посудой, поднесенной послами от русского Воеводы, это тоже ублаготворяло великого хана, ему начинал нравиться разговорчивый посол, несмотря на всю непонятность и запутанность его повествования; бараньи лопатки тоже перед этим показали, что послов нужно принять и верить им тоже нужно, однако Батый все еще колебался, потому что доверчивым можно быть, когда ты стоишь ордой без намерения идти куда-нибудь, когда же находишься в походе, да еще в таком, как теперь вот, от врага следует ожидать всего.

Где-нибудь в другой земле Батый не имел бы подозрений. Нигде монголы не побеждали силой, а только коварством. В людях всегда есть избыток доверчивости, которую можно умело использовать.

Достаточно было лживого обещания, как перед монголами открывались ворота городов, как сдавались на их милость целые державы. Но в этой земле никто и никогда ничего не отдавал добровольно, - здесь бились отважно, яростно, бесстрашно, даже без надежды на победу, как настоящие воины; русичи ведали, что только смерть последовательно верна, всегда при тебе и никогда не изменяет, они не верили никаким посулам, а даров каких-нибудь от них ждать было бы все равно что ждать кумыс с неба.

Поэтому хан Батый до поры до времени и не верил этим послам и их подаркам. Быть может, это коварство князя киевского? Быть может, хочет он задержать поход монгольский против его великого города, пока подойдут откуда-нибудь там подкрепления, хотя русские князья не очень и торопились на помощь друг другу, но тут речь шла о славнейшем и древнейшем их городе, так, возможно, и изменят они своим привычкам и встанут совокупно, пригласив еще в помощь и из других земель?

- Скажи еще про этот мост, - велел Батый Стрижаку. - Каков он и зачем?

- Мост крепкий, надежный, широкий, - сказал Стрижак. - Нигде в мире нет такого широкого моста, как под Киевом. Разминаются на нем два повоза, а рядом в гульбище одновременно могут проехать еще два всадника. Людей на мосту может вместиться две тысячи семьсот и еще семьдесят семь, - стало быть, можно легко подсчитать, сколько проходит по мосту с одного берега на другой за день, за месяц и за год.