По сравнению со всеми этими мучениями ее кашель и рвота, боли в спине и ногах, лихорадка и холодный пот были не хуже, чем приступы скарлатины, которой она болела в детстве.

Несколько раз Иден почти готова была признаться ему в причине своего состояния. В самом начале она рассудила, что, если он является членом банды профессионалов, он мог бы достать ей необходимые лекарства. Или что-нибудь еще, скажем, морфий. Но теперь она уже больше так не думала. Теперь она точно знала, что он не был членом банды. Он был один. Да еще дилетант. Сумасшедший дилетант. Сам с собой разговаривал, даже спорил с. невидимыми собеседниками. Он был неуравновешенным. Опасным.

И она решила скрыть свое пристрастие к наркотикам, сказав, что у нее просто жар.

Тогда он принес ей антибиотики – это было почти забавно – и до сих пор заставлял ее принимать их, хотя от этих проклятых таблеток она только чувствовала себя еще хуже. Вот болеутоляющие лекарства действительно помогали, но он выдавал ей их катастрофически малыми дозами. Она умоляла его принести кодеин, а он вместо этого притащил аспирин.

Позже Иден стала преследовать одна зловещая мысль: поскольку этот человек работал в одиночку, ему было гораздо проще убить ее, чем затевать всю эту возню, чтобы сохранить ей жизнь и в конце концов отпустить.

В десять часов утра уже было невыносимо жарко.

Внизу, в долине, температура сегодня, наверное, поднимется градусов до 105, а на солнце – так и до 130.

Но он привык к такому климату. Даже не привык, а любил его. Он любил жару и уединенность пустыни, ее непорочность и чистоту. Любил свое парящее над Тусоном жилище. Здесь были его дом, его сад, его пристанище. Его славная крепость.

Джоул подумал о девушке, запертой в прохладном мраке подвала. Если бы он решил вытащить ее сюда, она бы, наверное, не выдержала такого пекла со своей болезненно бледной кожей и огромными, отвыкшими от дневного света глазами. Она была созданием тьмы.

Джоул облокотился на деревянные перила. Когда он похитил эту девчонку, на него нахлынул целый сонм чувств, казалось, давно умерших в нем: восторга, свершающегося возмездия, близкой расплаты за пережитые им унижения. И вот теперь из-за ее болезни все могло пойти насмарку.

Необходимо было срочно выправить ситуацию.

Он внимательнейшим образом следил за калифорнийской прессой. На то, что Мерседес или Доминик ван Бюрен обратились в полицию, нигде не было и намека.

Это радовало, хотя Джоул не слишком опасался полиции: невозможно было даже представить, что следы девушки могли привести в его уединенный дом, стоящий в пустыне за сотни миль от Лос-Анджелеса. Почти ничто не связывало его с этим преступлением. Однако огласка и широкое полицейское расследование несколько затруднили бы выполнение задуманного плана, и он очень надеялся, что родители Иден будут продолжать хранить молчание.

Разумеется, вполне вероятно, что в Лос-Анджелесе на местном, так сказать, уровне уже начались какие-то поиски пропавшей девушки. Но это его не трогало. Иден ван Бюрен окажется всего лишь одной из десятков девушек, исчезнувших в Лос-Анджелесе за это лето.

Обойдя дом, Джоул направился к сараю. Солнце ударило его по плечам, как старый, добрый приятель. Прищурившись, он засмотрелся на кобальтовую синь неба. До самого горизонта – ни облачка. В мерцающем над землей раскаленном воздухе, казалось, плавно покачивались кактусы сагуаро.

Он вошел в прохладу сарая и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. В глубине помещения возле пилы для распиливания камней, которую он приобрел в Финиксе в магазине уцененных товаров, были аккуратно сложены холсты и стопки каменных блоков. На скамейках ровными рядами лежали инструменты. Кругом стояли его творения, некоторые – еще не завершенные.

На специальной подставке, накрытый куском брезента, покоился барельеф, над которым Джоул сейчас работал.