С тех пор как ее притащили сюда, это было первое, что Иден смогла съесть. Она уже отвыкла от вкусовых ощущений.

Этот джем оставил у нее во рту такой нежный и свежий вкус, что она невольно подумала о зелени папоротников, лесной прохладе и шелесте молодых листьев.

Медленно, понемножку, она слизала весь джем с обоих кусков. Ее желудок удивленно заурчал. Оставшийся хлеб намок и выглядел весьма неаппетитно. Иден принялась за присыпанные сахарной пудрой хлопья. Положила несколько штук на язык и подождала, пока слюна размягчит их.

Еще одно приятное полузабытое ощущение. Она принялась жевать, хлопья имели вкус спелых золотистых зерен пшеницы. Она всухомятку съела полмиски, затем добавила молока и доела остальное.

Кофе был очень крепким. Иден не смогла его пить, но сделала несколько глотков воды, затем со вздохом откинулась на подушку. Она чувствовала себя объевшейся и буквально физически ощущала, как ее тело наполняется жизненными силами.

Ну надо же! Она поела! Удивление не покинуло ее даже после того, как минут через десять ей вновь стало плохо.

Как только он поставил принесенный поднос с едой, Иден подняла закованные в кандалы руки.

– Пожалуйста… – проговорила она.

За последние несколько дней это было первое произнесенное ею слово. Он подозрительно уставился на нее.

– Что?

– Сними их.

– Нельзя.

– Почему нельзя? – робко спросила она. – Ты только посмотри, что они делают с моими руками. У меня уже кожа содрана до крови. – Иден показала ему покрасневшие запястья. – Это же бесчеловечно так обращаться со мной.

– Ты останешься в наручниках, – отрезал Джоул.

– Но почему?

Он ничего не ответил. Она в упор смотрела на него широко раскрытыми глазами, которые сейчас стали явно ярче и чище, чем были раньше.

Под этим взглядом он почувствовал себя неловко. Надо прекращать входить в ее каморку. Надо вернуться к первоначально задуманному плану и подавать ей еду через маленькое окошечко в двери. Он ведь стал входить к ней только потому, что она была очень больна. Теперь она начала поправляться, и он не желал ее больше видеть.

– Тебе не нужны эти наручники, – пыталась убедить его Иден. – Ты ведь запираешь меня на замок. Я никуда не убегу. Ты что, боишься, что я подкараулю тебя за дверью и придушу куском туалетной бумаги?

Он поднял с пола поднос с остатками обеда.

– Как ты можешь держать меня на цепи, словно дикого зверя? – Иден свирепо сверкала на него глазами, ее хрупкое тело била дрожь. – Ты меня уже и человеком-то не считаешь, да?

Джоулом снова овладела подозрительность. Он спрашивал себя, сумела ли она достаточно хорошо разглядеть его, чтобы быть в состоянии впоследствии описать его внешность или узнать при встрече.

– Так будет лучше для нас обоих, – монотонным голосом проговорил он.

Иден заскрежетала зубами.

– Да что я тебе сделаю? Сломаю руку? Я же вешу не больше девяноста фунтов! Ты-то, поди, раза в два тяжелее. А какой у тебя рост? Шесть футов и три дюйма? Или даже шесть и четыре?

Его захлестнула злость. Эта маленькая стерва уже слышала его голос. Теперь она точно определила его рост и вес. Какой же он идиот! Он повернулся к двери.

– Ты просто мерзкий сукин сын! – в ее глазах стояли слезы, губы дрожали. – Ты мерзкий, отвратительный, бессердечный сукин сын…

Он вышел и захлопнул за собой дверь.