Мартин взглянул на ставку под березками - его соратники по отважному тылу также пребывали в зрительском оцепенении, вытянув страусиные шеи.

Кто-то догадался отпустить его коня и послушная тварь ринулась к хозяину. И тут из-за спин герцогской пехоты полетело "Бургундия!" - это бургундская, разумеется, кавалерия шла на помощь тевтонам, воплощая всеизвиняющее "лучше поздно, чем никогда".

Клич и вид бургундов взбодрил, кажется, одних французов. Тевтоны довольно равнодушно схватились за оружие, чтобы продолжить свою грустную цзинькающую песнь. У Мартина даже зародилось подозрение, что они, захваченные поэзией тотальной гибели, уже и не рады, что, возможно, кому-то придется выжить.

Мартин вставил ногу в стремя и уже готов был умчаться прочь, как вдруг ему подумалось, что он должен во что бы то ни стало погодить. Погодить. Дождаться, пока бургунды подъедут ближе и он сможет различить лицо Карла, ведь это Карл во главе отряда, это он. Он не будет ждать долго, он только посмотрит - и сразу уедет. Он заслужил три минуты счастья, потому что ему, как злопамятному мстителю, полагается награда, которая хоть немного подсластила бы первобытную, мясную дикость акта отмщения. А ещё потому, что ему, заключенному глиняного тела, положено свидание, такое свидание, в котором он найдет мужество себе не отказывать.

16

"Ну всё, - подумали все, когда посмотрели туда, куда смотрел Мартин, и увидели Карла. - Всё! Всё-всё-всё! Конец сражению, конец кампании, конец Бургундии. Потому что герцогу не прожить и пяти минут."

Поэтому мечи вновь вернулись в ножны. Карл, полуобернувшись, что-то всё время кричал своим шалым конным сотням. Когда до умиротворившихся французов оставалось шагов сто, до бургундов наконец дошло. Бургундские рыцари с неудовольствием перевели копья из боевого в никакое положение, уставив их тупым концом в стремя, острием же - в кисельные небеса.

Итак, пятьдесят шагов, двадцать пять, двенадцать с половиной, шесть с четвертью, три с осьмушкой.

Карл, как и Мартин, пренебрег шлемом. Карл, как и Мартин, спешился.

Пустота вокруг них росла и ширилась. Французы и тевтоны пятились, бургунды остановились, как вкопанные. Чего все боялись? Вспышки? Взрыва? Огненного столпа? Услышать хоть слово - вот что было страшнее всего.

- Ты говорил о встрече на фаблио 1477 года.

- Да, фаблио в этом году выдалось раннее, зато удалось на славу.

Их разделяли три шага. Карл нашел, что Мартин для своих сорока выглядит прекрасно. Мартин заключил, что от прежнего Карла остался только голос.

- Тебе это покажется смешным, но я лишь четверть часа назад понял, что Рыцарь-в-Алом - это ты.

Мартин улыбнулся одними глазами.

- Что, ни Сен-Поль, ни Изабелла, ни Жануарий, ни даже Гельмут?..

- Нет. Каждый, полагаю, имел веские основания промолчать.

- А что же ты думал относительно моей судьбы после замка Орв?

- Ничего.

Мартин не ответил.

- Обиделся?

- Нет, - Мартин досадливо поморщился. - Просто пытаюсь вообразить, как можно не думать ничего. Наверное, безошибочный метод избегать ошибок.

- Суждение в духе Жануария. Впрочем, понимаю - наследственность.

- Что? А-а, - Мартин улыбнулся. - Он ведь мне приходится приемным дедушкой по приемному отцу, да? Это он тебе рассказал?

Карл помрачнел.

- Послушай, какая тебе разница? - герцог сдвинул брови и Мартин, ликуя, узнал Карла со своих рисунков. - Нам ведь сейчас совсем не об этом надо говорить.

- Тогда я буду говорить о чём надо, - сухо сказал Мартин и Карл понял, что шесть лет пребывал во власти иллюзий, щедро просыпавшихся на него из письма, найденного в замке Орв. Вот она, встреча, и вот он, Мартин: совершенно незнакомый человек. Из глины.

- Сейчас ты ошибочно полагаешь, что я не тот самый Мартин, с которым ты познакомился в Дижоне.