Только я. И теперь это только для меня.

…Я ничего не вижу, не слышу, не обоняю. Я исчезаю, я не чувствую своего тела. Она исчезает, она не чувствует своего тела. Это неприятно — но это скоро пройдет. Он подхватит ее и впустит к себе…

На этот раз все синее и холодное. Пахнет морем, и ветром, и подгнившими водорослями, и больной рыбой.

— Сегодня была беда, — говорит ей Амиго.

— Какая беда?

— Раньше был человек. Играл со мной в мяч. Катался на мне. Потом давал рыбу. Все стучали руками. Все улыбались. Потом опять играл. Прыгать. Учить. Человек. Мяч. Раньше был человек. Название человека. Раньше знал. — Амиго забывает слова, когда нервничает, и от этого нервничает еще сильнее, и от этого все краснеет, и пульсирует, и запах рыбы острее.

— Дрессировщик, — подсказывает она. — Ты о нем говоришь?

— Да. Дрессировщик. — Амиго немного успокаивается, и красный перетекает в лиловый, а потом снова в синий. — У меня был дрессировщик. Хороший. Теперь его нет. Теперь другой человек.

…В первый раз он ее вытащил, когда она стала кричать. Она кричала прямо в трубку, ведущую к баллончику с кислородом. Этот крик никто не мог слышать, да она на это и не рассчитывала, просто камера, эта КСД, сводила ее с ума. Она не чувствовала своего тела. Она кричала, чтобы убедиться, что существует.

Тонущих в море дельфины толкают к берегу. Это общее место. Это их дельфиний рефлекс. Сначала он тоже пытался ее подтолкнуть — вверх, к люку, — но люк был закрыт. «Длительность сеанса двадцать минут, кислорода хватает на двадцать минут, и все это время люк будет закрыт», — так распорядился Подбельский… Амиго ткнулся носом в люк еще раз и понял, что бесполезно. И тогда он опять подтолкнул ее, но уже как-то иначе. Не к люку. А внутрь.

Там тоже была пустота, но другая, солнечно-желтая, и пахло сухим соленым песком. Там было уже не так страшно, потому что там она была не одна. Она никого не видела — но чувствовала чье-то присутствие.

— Кто здесь? — спросила она беззвучно

— Амиго, — беззвучно произнес он. Его голос был ровным, тихим, скорее мужским, чем женским. Она слышала его голос внутри себя. — Амиго, — сказал он снова.

Он знал свое имя — так обращался к нему дрессировщик.

— Амиго — афалина, — добавил он. — Амиго — хороший мальчик.

Больше никаких слов он не знал… Со временем она его научила.

…Со временем я его научила. Я люблю говорить с Амиго. Для этого нужно пройти через КСД, для этого нужно провести несколько секунд в черной пустоте, но когда все кончается, когда он впускает меня, — я понимаю, что буду приходить снова и снова. Амиго — идеальный собеседник. Он не врет никогда.

Не умеет.

В его простом афалиньем мире все предельно вещественно, предельно конкретно. Есть предметы, места, желания и события. Больше ничего нет и не может быть. Информацию о предметах, местах, желаниях и событиях его тело передает сородичам при помощи ряда сигналов.