— А кто сказал, что Клайду нельзя прийти? Приводи Клайда. Приводи двенадцать фокстерьеров своей кузины Дженис, которым я бесплатно делал прививки.

— Стив, послушай. Пусть Дженис была не слишком любезна, но она это оценила, еще как оценила. Обещаю тебе, он будет вести себя прилично.

— Нет, — сказал он. Люди, дрессирующие собак, совершенно по-особому выговаривают это слово, когда хотят однозначно выразить заключенный в нем смысл. Они не выкрикивают его, не растягивают звуки. Не запинаются и не превращают в вопрос. Они произносят его, и все.

— Как прикажешь ему объяснить? — спросила я. — Он просто не поймет.

— Придется.

— Нет, — сказала я. — Я ведь тоже дрессирую собак.

Я положила трубку, радуясь тому, что не выбросила деньги на новое платье. Тогда-то на подъездную дорогу к моему дому и выкатил автофургон. Совсем забыла рассказать еще кое о чем. Мой дом — это амбарно-красное деревянно-каркасное трехпалубное сооружение. Я занимаю первый надцокольный этаж — он еще не отремонтирован. Но две другие квартиры, едва успев купить дом, я полностью выпотрошила и переделала. Рита уже целую вечность живет в квартире на втором этаже, а квартира на третьем последний месяц, с тех самых пор как оттуда съехали Элисон Мосс и два ее кота, стояла свободной. Мне было жаль, что эта троица уезжает. На Элисон можно было положиться. Деньги, которые я беру с квартирантов, идут на выплату кредита за дом, и я не могу позволить себе роскошь пускать тех, кому нечем платить, или держать квартиры пустыми. Поскольку я пускаю постояльцев с животными, то плату, которую я с них беру, нельзя назвать чрезмерной, ведь в Кембридже жилье вообще стоит дорого. «Ах, — говорят люди, — какое место! Гарвард прямо за углом».

Дэвида Шейна я повстречала, когда с поводком в руке он стоял на пешеходной дорожке и рассматривал новые здания. Я вела Рауди домой. Собаки представились друг другу. Шейн сказал, что у меня прекрасная аляскинская лайка. Большинство людей называют Рауди просто лайкой или помесью лайки с овчаркой. Но Шейн точно определил породу. Я сказала, что у него прекрасный ирландский сеттер. Он сказал, что ее зовут Винди. Ветерок. Я заметила, что имя ей очень подходит. Так оно и было: легкий ветерок раздувал ее длинную красноватую шерсть. Я вообще неравнодушна к ирландским сеттерам, но она и впрямь была красавицей: хороший костяк, идеальная голова, прелестное выражение морды, несколько напряженное, но без малейших признаков нервозности. Шейн сказал, что он ассистент профессора. Я тоже рассказала про свою работу в «Собачьей Жизни». Он сказал, что поищет мое имя в следующем номере.

Вот так и вышло, что он стал моим квартирантом с третьего этажа. Его внешность и тактичность здесь вовсе ни при чем, равно как и моя схватка со Стивом. В конце концов, я встретила Шейна и предложила ему квартиру за две недели до того, как он переехал в мой дом, то есть за две недели до телефонного разговора со Стивом. Хотя не исключено, что именно перепалка с ним заставила меня причесаться, как только я услышала шум фургона.

Рауди то ли услышал шум мотора и нюхом учуял прибытие новой собаки, то ли подумал, что я собираюсь вывести его на прогулку, — не знаю, но он с таким радостным энтузиазмом стал прыгать перед дверью, что я схватила поводок — около дюжины поводков висело у двери на крючках — и взяла его с собой. На Эпплтон-стрит остановился «мерседес» цвета бургундского, под стать окрасу ирландского сеттера. Из него вышли Шейн и Винди.

— Добро пожаловать! — крикнула я. Так-то. Ничего удивительного, что он в меня втюрился.

— Холли Винтер! — громко сказал он. — И Рауди, чудо-собака.