На всякий случай — вдруг Элейн Уолш удалось самой освободиться — я позвонила в дверь, но никто не отозвался. Тогда я открыла дверь ключом и вошла в небольшой холл с деревянной вешалкой и лестницей наверх.

Меня тут же поприветствовали низким утробным рыком.

— Эй! — крикнула я тем, кто был наверху. — Меня прислал доктор Делани. Элейн! Мисс Уолш! Как вы там?

— Боже мой! Я думала, вы никогда не придете! К черту мисс. Зовите меня Элейн или доктор, как вам больше нравится.

Я сразу догадалась, что она не настоящий доктор. Где вы видели врача, который предоставил бы вам выбор, как его называть? Кроме того, Кембридж есть Кембридж. Большинство людей, называющих себя докторами, — всего лишь кандидаты наук. Что до медиков, то почти половина их — психиатры или психотерапевты. Обычно это значит, что они никогда особенно не рвались в медицинские школы, но уж раз так вышло, закончив их, сразу же забыли все, чему там учили. Конечно, есть и настоящие врачи, такие, как Стив, ставший моим любовником еще до того, как он стал лечащим врачом Рауди. Мы встретились, как раз когда он унаследовал практику доктора Дрейпера, а мою золотистую Винни стали мучить такие боли, каких уже не могли выносить ни она, ни я. Стив навсегда избавил ее от боли. Я очень скучала по ней, а Стива с той поры полюбила. А когда ты спишь с ветеринаром своей собаки, то, конечно, называешь его по имени, а не доктор.

Я расстегнула парку, засунула перчатки в карман и вынула из другого кармана «орудия производства»: металлический тренировочный ошейник, тонкий кожаный поводок и маленький пластмассовый баллончик с водой. Я несколько раз надавила на него для проверки.

Поднявшись по лестнице, я оказалась в просторной, красивой комнате с высокими потолками. Короткий коридорчик вел на кухню. На массивном столе, напоминающем те, на которых разделывают мясо, скрестив ноги, как йог, сидела крепкая и сильная на вид женщина лет тридцати с небольшим. У нее были короткие черные волосы и такое, знаете, поношенное, изможденное лицо. Такие лица, мне кажется, должны быть у археологов. Интересно, она и в самом деле археолог? Здесь, в Кембридже, бывает трудно определить профессию человека. Марокканские циновки на полу, африканские маски на беленых стенах, горшки в стиле Хопи, расставленные там и тут, и грубая тканая рубаха греческой крестьянки на хозяйке дома еще недостаточные свидетельства ее принадлежности к археологам. Такие экзотические атрибуты здесь никогда не выходят из моды. Как и блеклый цвет стен. Жители Кембриджа, здесь же получившие образование, понимают культурный плюрализм чисто декоративно: разноцветные вкрапления экзотики на белом фоне. Так их учили в школе. К тому же по крайней мере три из шестидесяти одного преподавателя юридического, например, факультета в Гарварде — афроамериканцы.

Что до Элейн Уолш, то она, застывшая в своей асане на кухонном столе, скорее напоминала величественную кавказскую женщину с сильно развитым, хоть и поруганным чувством национальной гордости. Собака действительно оказалась настоящей аляскинской лайкой-маламутом. У нее был совсем неглупый, даже благородный вид, пока она не перестала ворчать на хозяйку и, подбежав ко мне, не растянулась на полу, подставив мне мохнатое пузичко. Рауди обычно точно так же демонстрировал посторонним свою сдержанность и осторожность.

Элейн Уолш облегченно вздохнула, но осталась на своем подиуме:

— Боже! Как это все унизительно!

На деревянных ножках стола и табуреток виднелись следы собачьих зубов.

— Вы не первая, с кем такое случилось, — постаралась я ее успокоить.

Пока лайка лежала, раскинувшись на полу, я нагнулась, защелкнула ошейник на ее мощной шее и прицепила поводок.

— Теперь можете спускаться, — сказала я Элейн, — она на поводке.