Кстати, до того момента, как Лия поселилась у меня, я не видела ее лет десять, и не только потому, что со смертью мамы Бак перестал посылать ее родителям сообщения о прибавлении в собачьем семействе, но также из-за того, что семья Лии уехала из Бостона, переселившись в маленький студенческий городок в центре штата Мэн, а я тем временем покинула Мэн, поступила в университет и обосновалась в Кембридже. Видимо, мои координаты им сообщила моя бабушка. Хотя рядом с моей рубрикой в журнале и напечатана небольшая биографическая справка обо мне, я очень сильно сомневаюсь, что Артур и Касси выписывают «Собачью жизнь», возможно, они даже не листают ее у газетного киоска.

Редкие звонки Касси всегда поражают меня еще и потому, что голос ее, особенно по телефону, точь-в-точь голос Марисы. Мама часто говорит со мной, но я обычно отдаю себе отчет в том, что это просто мой внутренний монолог. Кроме того, более чем странно бывает услышать мамин голос, толкующий о чем-то помимо собак, а Касси обычно бубнит о людях, об Артуре или о Лие. Одной из многочисленных радостей собаковода является свобода от нудной ограниченности, на которую оказался обречен несчастливый брак Касси, — так, по крайней мере, говорила Мариса, считавшая, что несчастливым можно назвать всякий союз, не освященный собачьим потомством.

Как того желала моя мама, я была снисходительна к Касси и выслушивала всю ее болтовню. Я даже время от времени позванивала ей, и мы обменивались рождественскими поздравительными открытками. В прошлом году, например, я отправила ей открытку с потрясающей цветной фотографией Рауди, одного из парочки моих аляскинских лаек-маламутов, на которой он, в новенькой красной упряжи, тащит санки по покрытой снегом лужайке в Аулз-Хед, где и по сей день живет мой папа. Длинный красный язык Рауди, в тон цветовой гамме открытки, радостно свисает у него из пасти, он улыбается и благодаря упряжи почти совсем не походит на волка. Под снегом не заметно, что лужайка уж не та, что раньше, и ни Бака, ни его волчьих собак на снимке не видать. Иными словами, я изо всех сил пытаюсь внести жизнь и любовь в бесцветное прозябание Касси — это определение моей мамы. Вероятно, именно поэтому одним прелестным майским вечерком Касси решила позвонить мне и спросить, не желаю ли я приютить у себя на лето Лию.

Оказалось, что Артур получил какую-то сомнительную субсидию на научную работу, за счет которой он сможет болтаться по Европе, делая вид, будто занимается научными исследованиями; при этом ему удалось выхлопотать должность и для Касси, вписав ее в качестве какого-то малонаучного ассистента, а Лия оказалась не у дел, ей оставалось надеяться, что ее папаше взбредет в голову заплатить за билет из своего кармана. Касси не совсем так рассказала всю эту историю. Но этого от нее и не требовалось.

— В любом случае, — добавила Касси голосом моей мамы, — ей надо заниматься, чтобы подготовиться к НаПроСпо. Тест на проверку способностей для выяснения целесообразности дальнейшего обучения, — помолчав, уточнила она.

— Я знаю, что такое НаПроСпо, — заметила я, — хочешь — верь, хочешь — нет, но я тоже проходила такой тест.

— Да и к тому же там у тебя Кембридж, — сказала Касси. — Мы, конечно, всегда надеялись, что Артур будет призван, но…

Не надо заблуждаться. Артур хоть и учился в аспирантуре в пяти минутах ходьбы от моего дома, то бишь в Гарварде, семинарии он не посещал. Они с Касси просто убеждены, будто это святое место.