|
У нас, у доставщиков, так говорят: «Моя машина — моя крепость». Но молодой правила еще плохо знает. — Ну, чего тебе? — Я вышел из рубки. — Берия просил в Рязань завезти. Он протянул небольшую котомку. — Почта? А больше он ничего не передал? — Передал, передал, а как же! — Чика достал из нагрудного кармана две медные монеты. — Что ж так мало? — Ну, Музыкант, я тут при чем? Сам у Берии потом спросишь… Я взял деньги. Ладно, мне еще с ним и в Москву, и в Киев ездить. Он приличный караванный старшина, бывают и похуже типы, а с Берией дело иметь можно, он всех знает, со всеми на короткой ноге. Нравы и порядки в городах и поселках Пустоши разные, на каждом рынке свои правила. И доставщикам-одиночкам вроде меня связи среди тех, кто караваны сколачивает, нужны. — Ладно, отвезу. В кнайпе отдать при гостинице? Чика кивнул и перекинул ногу через борт. — Бармену, да. К нему все за почтой приходят. — Передай Берии, чтоб в Муроме прикупил мне аккумулятор для пускового движка. Он знает какой. В лавке у Потапа есть. — Ага! — закивал юный доставщик и уже собрался спрыгнуть на песок, но я поймал его за плечо. — Не перепутай, Чика. У Потапа, именно у него, а не у Федора Самарца. Повтори! — В лавке у Потапа. В Муроме. Аккумулятор, — с готовностью отбарабанил он. — Для пускового движка. — Для пускового движка. Я запомнил, пусти, мы спешим, а то караван далеко уедет. — Ладно, езжайте. Я кивнул сидящему на мотоциклетке Скорпу, тот в ответ стукнул себя кулаком в грудь. Чика уселся позади него, двигатель мотоциклетки зарокотал, я же вернулся в рубку, бросил котомку на пол и сдвинул рычаг. Надо к вечеру в Рязань успеть, а мне ехать еще далеко. Когда двигатель завелся, прислушался — некроз его разберет, что-то там еще фырчит помимо ремня. Ладно, позже налажу. Отщелкнув стопор со штурвала, вывернул колеса и хлопнул ладонью по рукоятке пневмотормоза. Самоход дернулся и покатил между барханами. Взяв за ориентир самый высокий холм, маячивший далеко впереди, я выровнял машину, зафиксировал штурвал и снял с крючка ремень трехлинейки. Вернувшись в кресло-качалку, сунул ружье в чехол, сел и поднял гитару с палубы. Взял губную гармошку, висящую на груди на свитом из разноцветных нитей шнурке, пару раз дунул в нее, прикрыл глаза и коснулся пальцами струн. * * * Бродит ветер по пустыне, Посреди больших песков, Под песком лежат руины Позабытых городов. Я пустынник и бродяга, С ветром бродим мы вдвоем, Сочиняем песни вместе. На два голоса поем. Я как раз закончил рифмовать и не спеша перебирал струны, бормоча куплеты, когда слева по курсу появился «тевтонец». На верхушке телескопической мачты трепыхался флаг с изображением распятого мутанта, на станине позади водителя стоял пулемет. Корпус «тевтонца» выкрашен черным, человек за баранкой облачен в просторную черную одежду… Ясно, что это монах, патрульный Ордена. Непонятно только, почему он в машине один, служители Ордена Чистоты всегда передвигаются по двое-трое. Ну вот, пожалуйста — патруль! Что они делают в северо-восточной Пустоши? До Москвы далеко, до Киева еще дальше… Земли вокруг Рязани не входят в зону влияния ни одного Храма, так с чего бы тут шастать патрулям? Разве что произошло нечто важное, что привлекло внимание Ордена к этому району, — хотя и тогда они скорее бы прислали жрецов-карателей, а не обычных монахов. Но делать нечего, с этой братией не шутят, да и не испытываю я к ним особой неприязни. Должен же кто-то отстреливать мутафагов, чтоб не расплодились по всей Пустоши. Пришлось отложить гитару и встать. Надев свою желтую шляпу и затянув шнурок на подбородке, чтоб не сдуло ветром, я пошел в рубку. |
