Мы склонились над подуставшим механизмом, и когда дядя снова заговорил, я наконец услышал в его голосе нотку пессимизма:

– Возможно, он где-то засорен. Попробуй его тряхнуть.

Я стал отчаянно, со всей силой и яростью трясти его, а напоследок сгоряча даже пнул. И тут раздался резкий хлопок, и котел откуда-то из своих внутренностей выстрелил каплей чего-то густого и вязкого. Некий клапан прошипел паром, колеса крутанулись, и «Летучий шотландец» пулей дунул от нас.

– Ура! – крикнул я. – Он едет! Смотрите, мисс О’Риордан, смотрите!

Локомотив помчался прямо по бетонной дорожке, набирая скорость с каждым рывком своих мощных поршней, – колеса крутятся, пар летит, из топки россыпь искр, словно это хвост кометы. Замечательное, потрясающее зрелище!

– О небеса! – вдруг воскликнул дядя.

Я посмотрел в направлении его взгляда и увидел, что из церкви вышла Сара Муни и заковыляла к нам на костыле, опустив голову и приволакивая ногу.

– Осторожнее, Сара! – крикнул дядя Саймон.

Сара, поглощенная перспективой чая, его не слышала, и локомотив, словно ведомый вдохновением, честно и без всяких околичностей врезался прямиком в ее костыль. Костыль взлетел в воздух по идеальной дуге и упал, громко хрустнув. Миссис Муни села на бетон, в то время как «Летучий шотландец», испускающий волны пара, опрокинулся и, хрипло пыхтя, лежал на боку в траве. Несколько мгновений Сара сидела ошеломленная, окутанная небесным облаком, затем с визгом вскочила на ноги и припустила – притом припустила почище зайца – к спасительной церкви.

– Ну, слава богу, она не пострадала, – повернулся дядя к мисс О’Риордан, которая присоединилась к нам.

– Но, дядя Саймон, – схватил я его за руку, обретя наконец голос, – разве вы не видели? Она побежала. Без костыля. В самом деле побежала. Это чудо!

Он задумчиво посмотрел на меня, но, прежде чем он ответил, вмешалась мисс О’Риордан, которая на сей раз выглядела весьма удовлетворенной:

– Если она не вернется завтра с двумя костылями, вот это будет чудо.

Дядя ничего не сказал, но теперь он улыбался. Я думаю, что ему понравился рывок Сары Муни на расстояние в двадцать ярдов.

«Летучий шотландец» больше не смог повторить свой краткосрочный успех и без каких-либо попыток ремонта был возвращен на чердак. Действительно, с того дня изменилась вся картина моего пребывания в приходе. Мне ничего не говорили, но, судя по выражению лица мисс О’Риордан и поведению моего дяди, теперь более серьезного и скрытного, новости из Ардфиллана явно стали намного хуже. Саймон чаще пересекал залив, возвращаясь с грустным лицом, которое при моем появлении он далеко не всегда успевал осветить улыбкой. На кухне, где меня встречали с чрезмерной и слишком явной нежностью, я тоже нарывался на приглушенные разговоры между мисс О’Риордан и миссис Вителло, пока не услышал два зловещих, часто повторяющихся слова «галопирующая чахотка», которые сразу и зримо создали в моем воображении образ моего отца, бледного, как в ту незабываемую ночь, безумно скачущего себе на погибель на большой белой лошади.

Я никогда не понимал и не пытался объяснить себе, почему лошадь должна быть белой, но я знал тогда, знал абсолютно точно и с какой-то странной апатией, что мой отец скоро умрет. Разве я не почувствовал бессознательно в ту кровавую ночь, что он не поправится? Я бродил по дому, ощущая свою неприкаянность, порывался подслушать шепот по поводу «еще одного кровохарканья», обиженный на суровость и озабоченность взрослых, лишенный тепла, которое прежде окутывало меня.

Однажды вечером, спустя десять дней, видимо взяв измором дядю, я уговорил его поиграть со мной в шашки.