Изменить размер шрифта - +

— Позволь мне вернуться назад одной, Блэз. Если не возражаешь. Не думаю, что мне доведется часто оставаться наедине с собой в ближайшее время.

Он кивнул головой. Что еще ему оставалось? Заключить ее в объятия в угасающем свете? Не в этом мире, подумал он. Утешение, страсть и мудрость. Их ему предложили и согласились принять то, что он мог дать в ответ, стоило ему лишь попросить. С переполненным сердцем Блэз смотрел, как Ариана медленно уезжает от него на закате по высокой траве. Он думал о ней, тринадцатилетней, с новорожденным младенцем на руках.

Этот младенец вырос и стал женщиной, на которой весь мир и его растущее понимание этого мира, возможно, вынудят его жениться. Быстро ничего не произойдет, не может произойти, может даже совсем ничего не произойти; в том мире, куда он сейчас вступил, так много уровней сложности. Она ждет в Талаире, сказала Ариана. Он позволил мыслям устремиться к этой встрече. Но только мыслям: Блэз еще долго оставался на том же месте, тихо сидел на пороге, пока солнце не закатилось на западе; и краски заката постепенно залили поля, и голые виноградники, и деревья, и легли мягко, словно позднее благословение, на эту маленькую хижину у леса.

Один раз Блэз оглянулся и посмотрел внутрь через открытую дверь, перед тем как уехать, и увидел, как этот приглушенный красный свет косыми лучами льется в западное окно и падает на маленькую, аккуратную кровать у стены. Он постоял там несколько мгновений неподвижно, а затем осторожно закрыл дверь, чтобы ветер и дождь не проникли сюда после всех этих лет.

В сумерках на востоке зажглись первые слабые звезды, пока он ехал назад к Талаиру. И так как было уже почти темно и он не задумывался о дороге — его мысли убегали вперед и далеко в прошлое, — то он проехал мимо женщины, тихо стоявшей рядом со своим конем в тени под вязами с дальней стороны арки.

Лиссет собиралась окликнуть его, но в тот момент, когда он появился и проехал мимо, она обнаружила, что голос не повинуется ей. Она не смогла произнести его имя. Она раньше видела, как мимо проехал герцог, а затем Ариана де Карензу, и продолжала прятаться под деревьями, скрывая в глубине души свои мысли, пока солнце не село и под высокой аркой не сгустились тени.

Ее мысли. Они не приносили никакого утешения. Человек, за которым она последовала, как последовала однажды в прошлом, был королем Гораута или станет им очень скоро. Он уже носит королевскую мантию. Она видела это с острова.

В тот момент когда появился Блэз, Лиссет думала, собственно говоря, о матери, об отце и о доме, о закате в окне своей комнатушки, утреннем свете, проникающем сквозь серо-зеленые листья олив, о воздухе, пропитанном запахом лежащего внизу моря.

Она всегда действовала под влиянием порыва, всегда ловила себя на том, что проявляла напористость именно тогда, когда считала, что сейчас совсем неподходящий момент ее проявлять. Ее мать без конца твердила ей, что эта черта когда-нибудь доведет ее до беды.

Возможно, именно из-за этих слов матери, из-за такого мучительно ясного воспоминания о доме, Лиссет промолчала, когда этот человек проехал мимо, удаляясь от нее, от арки, от зимних вязов и возвращаясь в мир, который его ждал. Она потеряла Блэза из виду в темноте там, где заканчивалась аллея вязов и тропа сворачивала на восток, к берегу озера.

Она осталась на месте, ей почему-то было очень трудно сдвинуться с места. Она еще некоторое время старалась удержать образ дома, а затем и он ее покинул. Простояв еще немного в темнеющих сумерках, Лиссет обнаружила, что ее мысли снова потекли в другом направлении, и тогда голос вернулся к ней, и — возможно, этому не стоило удивляться — вспомнились слова, которые ей необходимо было произнести в сумерках перед опустевшей тропинкой, по которой он от нее уехал:

Лиссет вздохнула. «Правда, нет никакого смысла задерживаться здесь, — сказала она себе.

Быстрый переход