Этельред как будто скучал, а Алдхельм, похоже, тихо наслаждался происходящим, какая бы мистерия ни разворачивалась в этом озаренном пламенем свечей святилище.

Когда епископ закончил молиться, все наблюдавшие за ним сказали:

— Аминь!

После небольшой паузы Эркенвальд взял с алтаря книгу, расстегнул кожаную обложку и перевернул жесткие страницы до места, отмеченного пером чайки.

— Это, — он снова говорил по-латыни, — слово Господне.

— Слушайте слово Господне, — пробормотали священники и монахи.

— Если человек боится, что жена ему неверна, — громче заговорил епископ, его скрежещущий голос повторило эхо, — пусть приведет жену свою к священнику. И принесет за нее жертву!

Он многозначительно уставился на Этельреда, на котором под светло-зеленым плащом была надета кольчуга. При нем имелись даже мечи — большинство священников никогда бы не допустили такого в церкви.

— Жертву! — повторил епископ.

Этельред вздрогнул, словно очнувшись от полудремы. Он порылся в кошельке, висевшем на его поясе с мечами, вытащил маленький мешочек, который протянул епископу и сказал:

— Ячмень.

— Как и велел Господь, — отозвался Эркенвальд, но не взял предложенного ячменя.

— И серебро, — добавил Этельред, торопливо вынимая из кошеля второй мешочек.

Епископ взял оба приношения и положил перед распятием. Потом поклонился ярко сверкающему изображению пригвожденного бога и снова поднял большую книгу.

— Таково слово Божие, — яростно проговорил он. — Мы должны набрать святой воды в глиняный сосуд, и да возьмет священник пыли с пола святилища, и да положит он пыль эту в воду.

Книга была возвращена на алтарь, и священник протянул епископу грубую глиняную чашку, наверняка со святой водой, потому что Эркенвальд поклонился ей. Потом епископ нагнулся и зачерпнул с пола пригоршню грязи и пыли. Он высыпал грязь в воду, поставил чашку на алтарь и снова взял книгу.

— Я заклинаю тебя, женщина, — свирепо сказал он, переводя взгляд с книги на Этельфлэд. — «И если никто не переспал с тобою, и ты не осквернилась и не изменила мужу своему, то невредима будешь от сей горькой воды, наводящей проклятие!»

— Аминь, — проговорил один из священников.

— Таково слово Господне! — сказал другой.

— Но если ты изменила мужу твоему, — Эркенвальд словно выплюнул прочитанные слова, — и осквернилась, и да соделает Господь лоно твое опавшим и живот твой опухшим. — Он вернул книгу на алтарь. — Говори, женщина.

Этельфлэд молча смотрела на епископа. Она не проронила ни слова, широко распахнув от страха глаза.

— Говори, женщина! — прорычал епископ. — Ты знаешь, какие слова должна сказать! Так скажи их!

Этельфлэд, похоже, была слишком испугана, чтобы заговорить.

Алдхельм прошептал что-то Этельреду, тот кивнул, но ничего не сделал. Алдхельм пошептал снова, и Этельред снова кивнул. На сей раз Алдхельм сделал шаг вперед и ударил Этельфлэд. Это был несильный удар, просто хлопок по голове, но этого хватило, чтобы заставить меня непроизвольно шагнуть вперед.

Гизела схватила меня за руку, чтобы остановить.

— Говори, женщина, — приказал Алдхельм.

— Аминь, — ухитрилась прошептать Этельфлэд. — Аминь.

Рука Гизелы все еще была на моей руке. Я похлопал ее пальцы в знак того, что спокоен. Я был зол и удивлен, но спокоен. Я погладил руку жены, потом уронил ладонь на рукоять Вздоха Змея.

Этельфлэд явно сказала верные слова, потому что епископ Эркенвальд взял с алтаря глиняную чашку.