— Спасибо, Ася!.. А ты меня радуешь: вперед все идешь. Это очень хорошо. Давно ли была ученицей на фабрике, потом мастером, комсоргом. Сейчас уже работник райкома комсомола. Широкий перед тобой путь, родная. Иди так же честно, смело.

— Я работаю не лучше других. Все мы такие!

— Хорошие, — прибавляю я.

Глава шестая

Канун двадцать шестой годовщины Октября. Третий раз мы встречаем этот праздник под грохот и свист снарядов.

В комнатах сегодня тепло. Шура притащила охапку дров и немного белой муки. На столе пирог с рисом и луком. Везде такой приятный, домашний запах.

Теперь рано темнеет. Плотно завесила окна, зажгла огонь. Электричество сегодня ярко горит, по-праздничному. Мы уже забыли коптилки. Теперь почти во всех домах электрическое освещение. Водопровод действует. Если б не обстрелы — жизнь походила бы на довоенную.

Гремит радио, не смолкает. «Широка страна моя родная…» — Это — настройка Москвы.

Потом слышимость сразу упала. Долетали только отдельные слова.

Забежала Валя поздравить меня. После ее ухода долго писала. Потом села слушать праздничный концерт.

Прежде в этот день всегда у меня было много гостей, музыка… Но и сегодня одиночество не тяготит. Радио соединяет меня со всей страной. Наверно, везде сейчас думают о Ленинграде. И эту заботу и тревогу за нас мы ясно чувствуем. Может быть, поэтому так тепло и хорошо на сердце.

На следующий день рано утром сообщили по радио: освобожден Киев. Известие это разлилось неудержимой радостью.

Старый, древний город! Страшные о нем доходили слухи. Десятки тысяч убитых немцами мирных жителей… И вот снова красные флаги над Киевом!

Наша армия идет на запад. Почти весь левый берег Днепра освобожден.

Мечта о снятии блокады Ленинграда стала уже близкой реальностью.

Поэт и Ежик вернулись с репетиции пьесы «У стен Ленинграда».

— Сильная, очень сильная вещь. Потрясающе! — говорят они.

Сам Вишневский долго бродил по городу. Домой пришел взбудораженный, приподнятый.

— Хорошо?

— Не знаю. Не мне судить.

— А вы довольны?

— Чувствую, что я сделал, что мог. Пьеса волнует и заставляет думать. Это уже хорошо… Надо писать новую вещь: она уже копошится. Вот сдам эту — и засяду!

Он такой светлый, творчески сияющий. Молодец! Так и надо всем жить, чтобы сделанное не останавливало, а звало вперед и только вперед!

23 ноября Военный совет просматривает постановку пьесы Вишневского.

День начался, как обычно. Всеволод Витальевич читает газеты, говорит о делах на фронте. Ну, такой, как всегда.

— Вы боитесь? — спрашиваю его.

— Чего же бояться? — удивленно поднимает он брови.

— А вдруг им не понравится?

— Это уж их дело!.. Если вещь сильная — ей защитников не надо.

Вот он какой! Только ведь судят люди. Они часто узко, ведомственно смотрят.

Пришиваю Вишневскому чистый воротничок. Гремят ордена на кителе…

С просмотра Вишневский вернулся недоумевающий.

— Комитет по делам искусств сказал, что это лучший спектакль на военную тему. Начальство Балтфлота воздерживается от оценки…

— А вы что думаете?

— Мне теперь уже приходится ждать, что скажет начальство.

Прошло несколько дней. Вишневский мучился. Ему ничего не говорили прямо, а ходили кругом да около.