Люди схватили меня за рясу и сорвали ее. Кто-то дернул мою правую руку, и я ощутил, как резкая боль растеклась по плечу. Меня снова ударили о стену.

Я видел толпу короткими вспышками, как будто сознание включалось и отключалось, включалось и отключалось. Медленно-медленно прорисовывалась жуткая картина.

Священников оттеснили назад. Теперь меня окружали самые злобные горожане и горожанки.

— Не священник, не монах, обманщик! — неслись крики.

Они били меня, пинали и стаскивали с меня одежду, а за этой колышущейся массой я смутно различал иные фигуры. Я узнавал их — силуэты тех, кого я убил.

Ближе всех ко мне — погруженный в молчание, отделенный от людской свалки, невидимый для негодяев, вымещавших на мне свою злобу, — стоял тот самый мужчина, которого я убил последним в гостинице «Миссион-инн». Рядом с ним была юная девушка со светлыми волосами — много лет назад я застрелил ее в борделе Алонсо. Они смотрели на меня, и на их лицах я видел не осуждение, не ликование, а лишь тихую печаль и изумление.

Кто-то схватил меня за голову. Меня били головой о камни, и я чувствовал, как кровь струится по шее, стекает по спине. В какой-то миг я перестал что-либо видеть.

Со странной отрешенностью я размышлял над вопросом, который задавал Малхии, но не получил ответа: «Могу ли я умереть в этом времени? Возможно ли такое?» Но я не стал звать его.

Падая все ниже под градом ударов, пока кожаные башмаки пинали меня по ребрам и по животу, пока дыхание и зрение покидали меня, пока боль пронизывала мою голову и мои конечности, я молился: «Милостивый Боже, прости меня за то, что я отдалился от Тебя».

16

ОГРОМНЫЙ МИР И ВРЕМЯ

Спать. Снова слышать это пение, похожее на звон вибрирующего гонга. Но звук ускользал по мере того, как я приходил в себя. Звезды исчезали, бескрайняя чернота небосклона выцветала.

Я медленно открыл глаза.

У меня ничего не болело.

Я лежал на кровати с пологом в гостинице «Миссион-инн». В знакомой обстановке, среди знакомых предметов.

Один долгий миг я рассматривал пестрый шелковый полог, а затем понял, заставил себя понять, что я снова в своем собственном времени и у меня ничего не болит.

Я медленно сел.

— Малхия! — позвал я.

Нет ответа.

— Малхия, где ты?

Тишина.

Я чувствовал, что во мне вот-вот что-то лопнет, и это меня пугало. Я еще раз прошептал его имя, почти не ожидая ответа.

Кое-что я знал наверняка. Я знал, что Меир, Флурия, Эли, Роза, Годуин и граф благополучно покинули Норвич. В этом я был уверен. Где-то в глубине моего помраченного сознания осталась картинка: повозка, окруженная солдатами, благополучно катится по дороге, ведущей в Лондон.

Эта картинка была столь же реальной, как предметы в комнате, а комната, безусловно, была вполне реальной и материальной.

Я оглядел себя и увидел, что я порядком измят.

Однако на мне была моя собственная одежда: куртка защитного цвета, такие же штаны, белая рубашка, расстегнутая на груди. Самая обычная одежда.

Я сунул руку в карман и обнаружил там свои документы. Не на имя Тоби О'Дара, разумеется, а на то имя, каким я пользовался, отправляясь куда-либо без маскировки.

Я сунул водительские права обратно в карман, встал с кровати, прошел в ванную и уставился в зеркало. Никаких синяков, никаких отметин.

Тем не менее мне показалось, что впервые за долгие годы я вижу в зеркале собственное лицо. Я видел Тоби О'Дара, двадцати восьми лет от роду, и он глядел на меня в ответ.

Почему я решил, что должны остаться синяки и шрамы?

Я не мог поверить, что до сих пор жив. У входа в собор я пережил то, что представлялось мне смертью, и я заслужил такую смерть.