Наконец из люкса «Амистад», хлопнув дверью, вышла дама. Большая сумка из лакированной красной кожи, высоченные шпильки, все в блестках и позолоте, юбка в обтяжку, копна желтых волос. Красивая и, без сомнения, дорогая.

Она шагала быстро и выглядела рассерженной. Наверное, она и была рассержена. Я подошел ближе к двери.

Через окно столовой я увидел за белыми занавесками неясный силуэт банкира, сгорбившегося над компьютером на столе. Он как будто не заметил, что я смотрю на него, — наверное, просто не обращал внимания, потому что туристы заглядывали ему в окна все утро.

Он говорил в малюсенький телефон, вставив наушник в одно ухо, и одновременно нажимал на клавиши компьютера.

Я подошел к двустворчатым дверям и постучал.

Он открыл не сразу. Затем с угрюмым видом подошел к двери, широко распахнул ее, уставился на меня и спросил:

— В чем дело?

— От администрации гостиницы, сэр, в знак признательности, — ответил я сиплым шепотом — стоматологическая пластина мешала выговаривать слова.

Я поднял лилии повыше. Цветы были красивые.

Затем я прошествовал мимо банкира в сторону ванной, бормоча что-то насчет воды, ведь цветам нужна воды. Пожав плечами, постоялец вернулся к своему компьютеру.

Открытая ванная комната была пуста.

Кто-нибудь мог оказаться в маленьком туалете, однако я сомневался в этом, поскольку не слышал ни единого звука.

Чтобы удостовериться, я отправился за водой, налил ее из крана над ванной.

Нет, в номере он один.

Дверь на веранду была широко распахнута.

Он говорил по телефону и шлепал по клавишам. Я видел, как на экране мелькают каскады цифр.

Разговор шел вроде бы на немецком, и я понял только, что банкир сильно раздражен из-за чего-то и зол на весь мир.

Банкиры, как правило, это легкая мишень. Они считают, что солидные капиталы их защитят, и редко нанимают телохранителей, которые им необходимы.

Я двинулся в его сторону и поставил цветы посреди обеденного стола, не обращая внимания на неубранные после завтрака тарелки. Банкира нисколько не волновало, что я нахожусь у него за спиной.

На секунду я отвернулся от него и взглянул на знакомый купольный свод. Я смотрел на нежные коричневые сосны, нарисованные у его основания. Я смотрел на голубей, прорывающихся сквозь пелену облаков к голубому небу. Потом я занялся цветами. Мне нравился их запах. Я вдохнул его, и какое-то неясное воспоминание пришло ко мне — воспоминание о каком-то покойном и прелестном месте, где воздух был пропитан запахом цветов. Где это место? Какая разница?

Все это время дверь на веранду оставалась распахнутой, впуская свежий ветер. Все, кто проходил мимо, могли увидеть кровать и купольный свод, но не видели банкира и меня.

Я быстро встал за спинку его кресла и вколол тридцать кубиков смертоносной жидкости ему в шею.

Не поднимая головы, он протянул руку к месту укола, словно прогонял насекомое, — они делают так почти всегда. Я произнес, убирая шприц в карман:

— Сэр, не найдется ли у вас чаевых для бедного посыльного?

Он обернулся. Я нависал над ним, от меня пахло торфяным мхом и сигаретами.

Ледяные глаза с яростью впились в меня. А затем выражение его лица внезапно изменилось. Левая рука упала с клавиатуры, правой он потянулся к наушнику в ухе. Наушник выпал. Правая рука тоже упала. Телефон свалился со стола, когда левая рука соскользнула на бедро.

Его лицо стало расслабленным и мягким, всякая воинственность пропала. Он с усилием втянул в себя воздух и попытался нащупать правой рукой опору, однако не смог отыскать край стола. Затем протянул ко мне руку.

Я быстро снял садовые перчатки. Он не заметил. Он уже был не в силах что-либо замечать.

Он попытался встать, но не сумел.