— Пойдем отсюда, — сказал Хессенфилд, — и ни в коем случае не заходите в такие проулки! Париж изобилует ими, и порой вы совершенно случайно, сами того не желая, можете выйти на них. Никогда не выходите на улицу без сопровождения!

— Такие места можно найти в каждом большом городе, — ответила я. Трущобы есть везде.

— А что такое трущобы? — спросила Кларисса.

— Ты на них сейчас смотришь, — ответил Хессенфилд.

Клариссу переполняло любопытство, и она было попыталась вырваться, но я крепко держала ее за ручку. Тогда Хессенфилд поднял ее на руки и сказал:

— Ты устала, малышка? Ничего, если я некоторое время побуду твоей лошадкой?

Меня очень тронуло, когда она улыбнулась и обвила ручонками его шею. Она еще не забыла Бенджи и Грегори, но уже меньше вспоминала о них.

Неподалеку от нашего дома на улице Сен-Антуан располагалась аптека. Когда мы прошли мимо нее, сладкие ароматы охватили нас, и тут же я вспомнила о Бо, который сам занимался изготовлением духов и всегда благоухал странным ароматом мускуса. Именно этим и очаровал меня Мэтью, он пользовался похожими духами.

Хессенфилд проследил за моим взглядом и сказал:

— Да, сейчас в Париже уже не столько подобных аптек, сколько раньше. Много лет тому назад они были буквально повсюду, и на каждом углу знахари продавали свои лекарства, эликсиры и мази. Это было лет сорок назад, но люди до сих пор вспоминают об этом, тогда жили знаменитые отравители Лавуазье и мадам де Бринвильер. Они умерли ужасной смертью, но их имена никогда не забудут. С тех пор аптекари торгуют своими товарами с большой осторожностью:

, их все еще подозревают.

— Ты имеешь в виду, что люди у аптекарей покупают яды?

— Покупали. Теперь это сделать труднее, но за соответствующую цену, держу пари, можно. В большинстве своем они все из Италии: итальянцы известные знатоки ядов. Они могут приготовить всякие яды — без вкуса, без цвета и запаха, яды, проникающие сквозь одежду, убивающие постепенно или же в одну секунду. Эта женщина, Бринвильер, хотела отравить своего мужа и испытывала действие своих ядов в разных больницах, где была известна как очень благочестивая леди, искренне заботящаяся о неизлечимо больных людях.

— Да она настоящий дьявол!

— Это действительно так. Только представь себе, как она, предвкушая результаты очередного опыта, идет по улочкам Парижа к очередной жертве, чтобы посмотреть на дело рук своих.

— Слава Богу, что Кларисса задремала, а то бы мы утонули в куче «почему», «когда» и «как». Но какой это странный город! Я никогда не видела столько грязи на улицах и не слышала столько шума.

— Осторожно, только не забрызгайся! Это очень коварная грязь: если она коснется твоего платья, на нем останется дыра. Римляне, когда впервые оказались в Париже, нарекли его Лютецией, что означает «Город грязи». С тех пор, конечно, условия стали получше, но все равно будь осторожной. А что касается шума: французы — шумная нация, по сравнению с ней англичане просто молчальники.

Как я наслаждалась теми днями, открывая для себя Париж и Хессенфилда, и с каждым днем я все больше влюблялась в этот город и в этого человека.

Через неделю нашего пребывания в Париже Хессенфилд сказал, что я должна быть представлена ко двору короля Якова.