Северцев, в куртке со шнурами и шелковой красной рубахе, расстегнутой почти на все пуговицы, вошел развинченной звездной походкой, и, взглянув на Гортова, так и оставшегося в кольчуге, спросил: «Как жизнь, братишка?».

Гортов из-за своей кольчуги совсем растерялся и стал лепетать, из-за чего Северцев поскучнел, зевнул, отошел. Приблизился к Борткову.

— Я тут должен давать интервью...

— Мы уже дали! — вдруг бодро воскликнул Бортков, с распахнутыми живыми глазами.

— Что ж, хорошо, — Северцев от него отпрянул, описал маленький круг в центре комнаты, не понимая, что делать с собою. Человек со лбом встал на изготовке в углу, косясь в сторону.

— А где Порошин? — спросил Северцев, найдя себе место у подоконника.

— Он очень болеет, — Бортков гневно моргнул Гортову, попытавшемуся что-то сказать. — Просил передать, что сегодня работает из дома.

— Наберите его, — сказал лобастый. Гортов впервые услышал его голос: он оказался высоким, словно разбитым вдребезги.

— Ну это не обязательно, а впрочем... — Северцев не договорил, взял со стола малахитовую пепельницу, стал крутить. За окном о чем-то бурно захохотали.

Гортов набрал.

— На громкую связь, — велел, шевельнувшись, лоб.

— Д-да, кто это? — послышался порошинский голос, тихий и ошалелый.

— Тут зашел Северцев и спрашивает, когда тебя ждать, — сказал Гортов.

— Никогда! Никогда не ждать! — с неожиданной злобой воспрянул Порошин. — А Северцев твой... Знаешь, что: пусть отсасывает! Вот прямо передай ему, чтоб сосал!.. Соси, Сеня! — прокричал он, вероятно, сложив вокруг рта руки трубочкой. — ...Или, хочешь, я ему сам передам?.. — хромая на каждый слог, продолжал Порошин.

— Это ни к чему, — сказал отчетливо слышавший Северцев.

— Ну чего им от меня надо? Мне плохо! Понимаешь? Плохо! Печень болит, голова болит, стоит тазик с блевотиной. Еще тут две какие-то бабы... Даже не знаю, что, как, куда... — в комнате у Порошина произошло какое-то движение. После паузы он снова заговорил. — Одну бабу зовут Жюли. Кстати, у Жюли — прическа как у актрисы Шэрон Тейт и перья из жопы. Жюли, поздоровайся с Гортовым.

— Бонжур, — сказал прокуренный женский голос.

— А вот тут еще девочка Элли. Девочка Элли сидит в одних трусиках. У нее ненастоящие сиськи, а на животе — татуировка с каким-то иероглифом. Поздоровайся...

— Ладно, ладно, я понял... — Гортов повесил трубку.

— Не понимаю, зачем жить... — успел меланхолично сказать Порошин и оборвался.

Лобастый все так же стоял у двери, натирая блестящий лоб.

— Пьет, — равнодушно заметил Северцев.

Гортов помял оправдательных, жалких слов во рту, но так и не выплюнул. «Какой же у него лоб», — вместо этого подумал Гортов. Таким ясным и крепким лбом можно расшибать памятники.

— Вы, кстати, знакомы? — спросил Северцев. — Андрей Гортов — прошу любить, а это — Миша Чеклинин.

Гортов послушно встал, чтобы поздороваться, но лобастый, не попрощавшись, вышел.

* * *

Стол Гортова стоял у окна, и он видел, как по двору ходят юноши в узких черных рубашках, с написанной на лице суровостью.