Анна (тоскливо). Нет… я не знаю! Скажу одно: мне без тебя так трудно! Я так глупа… бессильна! Я ничего не знаю и не умею!

Черкун. Послушай… скажи мне сразу, чего ты хочешь?

Анна. Не обижай меня! Я ведь не за милостыней пришла… Я люблю тебя, да… очень сильно люблю, Егор… но я знаю: если ты решил… это бесполезно, если ты решил…

Черкун (глухо). Зачем друг другу дергать нервы, Анна?

Анна. Моя любовь — маленькая, но она мучает меня… нет, не уходи!.. Мне стыдно, что моя любовь такая… Сначала мне было обидно, больно… я думала о смерти, когда уехала:

Черкун (угрюмо). Что я могу сказать тебе? Не понимаю я тебя…

Анна (со страхом и мольбой). Я так беспомощна… я такая ничтожная… и все так страшно… когда одна: Так нестерпимо жалко видеть больного, избитого ребенка, который даже плакать боится…

Черкун (твердо). Анна, мне нужно знать, чего ты хочешь?

Анна. О… я хочу побыть около тебя еще немного: еще немного! Я не помешаю тебе… живи, как хочешь! Но мне необходимо это:

Черкун (угрюмо). Тебе тяжело будет, — смотри!

(Катя идет.)

Анна (с бледной улыбкой). Тогда я уйду — я уйду! Видишь ли, я ничего не понимаю, я ни о чем не думала серьезно до этой поры… Ты должен научить меня…

Катя. О чем ты говоришь?

Анна. О жизни, девочка моя! (Мужу.) Ты должен что-то дать мне взамен того, что взял…

Черкун. Не знаю… как я сделаю это — не знаю, Анна! Мне так неловко:

Катя (ворчливо). Ага, неловко! То-то! (Топая ногой.) Ух… ненавижу мужчин! Когда-нибудь я этого Лукина… так отщелкаю!

Анна (с улыбкой). Мне ведь тоже неловко — и обидно, что я такая… Но куда же я пойду? Не знаю: В моей семье — всё по-старому, все чувствуют себя правыми и всё злятся, всё обижаются. Старая мебель и книги, старые вкусы холодно и мертво! Порой они вдруг испугаются, засуетятся и говорят со злобой и со страхом, что жизнь испорчена — и снова, как в чаду, живут в своих воспоминаниях о старине… (К столу подходят Цыганов и Надежда. Цыганов наливает себе вина.) Я отвыкла от них, они мне непонятны:

Цыганов. С вами, моя дорогая, приятно и страшно, как над пропастью:

Надежда. Как вы много пьете!

Катя. Вы помирились?

Черкун. Не говори ей, Анна. Пускай она умрет от любопытства:

Катя. Да ведь я вижу… Эх, кабы вы были моим мужем… я бы вас — вот как держала! (Крепко сжимает кулак.)

Черкун. Ну, не пугайте меня…

Анна. Милая ты моя…

(За деревьями является Монахов.)

Цыганов. Как злит меня, что вы неуязвимы для яда, который я хотел бы вам привить… Как это жаль!..

Анна (быстро). Пойдем отсюда, Катя… (Ведет ев за руку.)

Катя. Только не в комнаты! В беседку…

Черкун (усмехаясь, идет к дому). Ты слишком откровенно ведешь свои дела, Сергей…

Цыганов. Мир может восхищаться ими, если хочет…

Надежда (задумчиво). Жорж… милое имя! Маврикий, ты чего там?

Монахов (является, кивая головой на стол). А вот… сюда!

Надежда. Как нехорошо это — вертеться на глазах…

Монахов (кротко). Ты чего ворчишь? Опять живот болит? Или мозоль?

Надежда (Цыганову). Вы понимаете: это он нарочно грубости и гадости говорит, чтобы отвратить от меня мужчин…

Цыганов. Да? Прием… любопытный…

Надежда (искренно и просто). Ах, если бы вы знали, какой это противный человек! То он говорит, что у меня изо рта пахнет…

Монахов (тревожно). Ну что ты, Надя? Кому же я говорил?..

Надежда (идет к нему).