Ночь. Идёт Кашевар в костюме Адама, перевязанный ветками рябины.
Ленинский уголок. За двумя столами пятеро читают газеты, книги. Сергей, Яков. Двое — пишут письма. Вбегает девушка:
— Ребята, Кашевар пришёл. (Хохочет.) Ой, издохну! Идите скорей… Ох…
На дворе собрались все колонисты. Перед ними — Кашевар. Хохот, крик, свист:
— Судить его!
— Чего судить! Повесить — и всё тут.
Сергей. Надо позвонить в ГПУ. (Ушёл.)
Сергей у телефона. Рядом с ним Яков и ещё двое.
Сергей (угрюмо). Как же мы его поведём к вам, товарищ? Мы не агенты угрозыска, не милиция. Чего? Неловко нам. Сами посудите: воры вора в ГПУ ведут. Как? Бить, действительно — били. Чего? Ну, бывало, и убивали… Я слышал. Так это — доносчиков, шпионов, а он… Сам?
Повесил трубку, отирает потный лоб.
— Ф-фу чёрт! Уговорил. Согласился, что нам нельзя конвоировать Кашевара. Говорит: пошлите его, пускай сам придёт, а?
Яков. Не придёт, убежит.
Голоса:
— Куда?
— На воле знают наши, что он своих обокрал.
— Не убежит! В ГПУ целее будет, а свои — башку оторвут.
На дворе.
Сергей (Кашевару). Ты, сволочь, завтра утром пойдёшь в ГПУ. Сам пойдёшь — понял? Ну — ступай к чертям, ангел голопузый.
Кашевар идёт в спальню, его провожают криками, свистом.
Кашевар в ГПУ перед лицом следователя.
Следователь. Ну что, парень? Солоно пришлось. Выучили, как у своих воровать? Получишь пять суток ареста. Иди!
Несколько картин строительства Болшевской колонии. Показать вербовку новых членов старыми и количественный рост колонистов.
Картины оборудования деревообделочного, трикотажного и обувного цехов.
Картины работы. Работает девица на трикотажном станке. Перед её глазами возникают картины прошлого. Она танцует с парнем, в круг танцующих врывается другой, выпивши, вырывает её из рук партнёра, тот ударил его, но оказался слабее, сбит с ног, сидит на полу и кричит:
— Сашка, не смей плясать с ним!
Она пробует вырваться, новый партнёр схватил её за волосы:
— Куда, стерва?
Зрители хохочут. Кончив танцевать, партнёр отталкивает её. Она ищет первого партнёра. Его — нет. Выходит на двор, освещённый фонарем с улицы и огнями окон.
Садится на какой-то ящик, плачет. Появляется первый, подходит к ней.
— Что, сволочь, ты опять с ним? Бьёт её, она падает с ящика в грязь.
В деревообделочном парень строгает фуганком доску. Устал, стирает пот с лица, присел на верстак, закуривает. Видит себя в прошлом: его поймали на рынке, бьют, является агент угрозыска, вырвал его из толпы, ведёт, угрожая:
— Добьёшься, болван, что тебя ногами растопчут!
Затем видит себя прилично одетым около цирка, на Садовой. Тот же агент, положив ему руку на плечо, спрашивает:
— Ага, это ты, старый приятель? Третий раз я тебя ловлю. Ну-ка ты, что тут делаешь? Что в карманах добыл?
Парень, не торопясь, достаёт из бокового кармана «ксиву».
Агент читает:
«Предъявитель сего столяр деревообделочного цеха колонии ГПУ № 1»…
Агент, усмехаясь, говорит:
— Вот как? Ну — прошу извинить!
В металлическом кузнец прокаливает пластинки для коньков. Он же в прошлом — взламывает дверь магазина. Ему помогает ещё один, третий — на стрёме. Стрёмщик тихо свистит. Оба бегут. Взломщик поскользнулся, упал, на него бросился дворник, но откатился в сторону. |