|
– «Вы вот все о величии личности: а скажите, разве над вами контроля нет; сами-то вы не связаны?» – «Вы, Николай Аполлонович, о некой особе?» – «Я ни о ком ровно: я так…» – «Да – вы правы: некая особа появилась вскоре после моего бегства из льдов: появилась она в Гельсингфорсе» [122 - Гельсингфорс (ныне Хельсинки) – до 1917 г. главный город Великого княжества Финляндии; в начале XX в. был одним из центров революционной и оппозиционной деятельности.]. – «Это, что же особа-то – инстанция вашей партии?» – «Высшая: это вот вокруг нее-то и совершается бег событий: может быть, крупнейших событий: вы особу-то знаете?» – «Нет, не знаю». – «А я знаю». – «Ну вот видите: давеча вы сказали, что будто вы и не в партии вовсе, а в вас – партия; как же это выходит: стало быть, сами-то вы в некой особе». – «Ах, да она видит центр свой во мне». – «А бремена?» Незнакомец вздрогнул. – «Да, да, да: тысячу раз да; некая особа возлагает на меня тягчайшие бремена; бремена меня заключают все в тот же все холод: в холод Якутской губернии». – «Стало быть», – сострил Николай Аполлонович, – «физическая равнина не столь удаленной губернии превратилась-таки в метафизическую равнину Чуши». – «Да, душа моя, точно мировое пространство; и оттуда, из мирового пространства, я на все и смотрю». – «Послушайте, а у вас там…» – «Мировое пространство», – перебил его Александр Иванович, – «порой меня докучает, отчаянно докучает. Знаете, что я называю пространством?» И не дожидаясь ответа, Александр Иванович прибавил: – «Я называю тем пространством мое обиталище на Васильевском Острове: четыре перпендикулярных стены, оклеенных обоями темновато-желтого цвета; когда я засяду в этих стенах, то ко мне никто не приходит: приходит домовой дворник, Матвей Моржов; да еще в пределы те попадает особа». – «Как же вы попали туда?» – «Да – особа…» – «Опять особа?» – «Все она же: здесь-то и обернулась она, так сказать, стражем моего сырого порога; захоти она, и в целях безопасности я могу неделями там безвыходно просидеть; ведь появление мое на улицах всегда представляет опасность»… – «Вот откуда бросаете вы на русскую жизнь тень – тень Неуловимого». – «Да, из четырех желтых стенок». – «Да послушайте: где же ваша свобода, откуда она», – потешался Николай Аполлонович, словно мстя за давишние слова, – «ваша свобода разве что от двенадцати подряд выкуренных папирос. Слушай те, ведь особа-то вас уловила. Сколько вы платите за помещение?» – «Двенадцать рублей; нет, позвольте – с полтиною». – «Здесь-то вы предаетесь созерцанию мировых пространств?» – «Да, здесь: и здесь все не то – предметы не предметы: здесь-то я пришел к убеждению, что окно – не окно; окно – вырез в необъятность». – «Вероятно, здесь пришли вы к мысли о том, что верхи движения ведают то, что низам недоступно, ибо верх», – продолжал свои издевательства Николай Аполлонович, – «чт? есть верх?» Но Александр Иванович ответил спокойно: – «Верх движения – мировая, бездонная пустота». |
