|
XV, 1974, № 1 – 2, p. 64). По возвращении из восточного путешествия он печатно объявил об этом существенном изменении в своем миросозерцании: «прежде со мной путешествовал Кант: книга оказалась неудобной при переездах» (Белый Андрей. Круговое движение (Сорок две арабески). – Труды и дни, 1912, № 4 – 5, с. 57).]. Завечерело: и в беззорные сумерки груды Гизеха протянуты безобразно и грозно [397 - Гизе (Гизех, Gоzeh) – местность на левом берегу Нила, близ Каира, известная полем пирамид (здесь находятся три самых больших пирамиды: Хеопса, Хефрена и Менкара, несколько меньших и великий сфинкс). Поле пирамид и восхождение на пирамиду Хеопса подробно описаны в путевых очерках Белого «Египет» (Современник, 1912, №6, с. 176-186, 194-199). Переживания, вызванные созерцанием пирамид и восхождением на них, Белый определял как «пирамидную болезнь»; он писал: «хотелось низринуться, несмотря ни на что, потому что все, что ни есть, как вскричало: „Ужас, яма и петля тебе, человек!"» (Белый повторяет здесь слова из «Серебряного голубя», в которых передано ощущение от сектантского радения). И затем он продолжает: «„Пирамидная болезнь" длилась долго; меж влезанием на трухлявый бок пирамиды и переживаньями „Петербурга“ протянулась явная связь» (ЛН, т. 27 – 28, с. 434). В рукописном варианте этого эпизода воспоминаний сохранилась более подробная характеристика значения «пирамидных» переживаний для будущего «Петербурга»: «…последствие „пирамидной болезни“, какая-то перемена органов восприятия; жизнь окрасилась новой тональностью, как будто я всходил на рябые ступени – одним; сошел же – другим; и то новое отношение к жизни, с которым сошел я с бесплодной вершины, скоро ж сказалося в произведеньях моих; жизнь, которую видел я красочно, как бы слиняла; сравните краски романа „Серебряный) голубь“ с тотчас же начатым „Петербургом“, и вас поразят мрачно-серые, черноватые, иль вовсе бесцветные линии „Петербурга“; ощущение Сфинкса и пирамид сопровождает мой роман „Петербург"» (ГПБ, ф. 60, ед. xp. 15, л. 81).]; все расширено в них; и все от них – ширится; во взвешенной в воздухе пыли загораются темно-карие светы; и – душно. Николай Аполлонович привалился задумчиво к мертвому, пирамидному боку. ____________________ В кресле, на самом припеке, неподвижно сидел старичок; огромными васильковыми он глазами все посматривал на старушку; ноги его были закутаны в плед (отнялись, видно, ноги); на колени ему положили гроздья белой сирени; старичок все тянулся к старушке, корпусом вылезая из кресла: – «Говорите, окончил?… Может быть, и приедет?» – «Да: приводит в порядок бумаги…» Николай Аполлонович наконец монографию свою довел до конца. – «Как она называется?» И – старичок просиял: – «Монография называется… ме-емме… „О письме «Дауфсехруты» [398 - Речь идет о знаменитом памятнике древнеегипетской литературы эпохи Среднего Царства (ХХ – XVIII вв. до н. э.) – «поучении Хети, сына Дуауфа, своему сыну Пепи» (точнее: «поучение Ахтойа, Дуауфо-ва сына, его сыну Пиопи»), в котором в сопоставлении с другими восхваляется профессия писца. Дауфсехрута (правильно Дуауф-се-Ах-той) – неверная транслитерация собственных имен в коптской огласовке, обусловленная уровнем развития современной Белому египтологии. (За консультацию по этому вопросу выражаем признательность Е. С. Богословскому).]» м. Аполлон Аполлонович забывал решительно все: забывал названия обыкновенных предметов; слово ж то – Дауфсехруты – твердо помнил он; о «Дауфсехруты» – писал Коленька. |
