Но, повторяю, можете и не отвечать. Это как вам угодно будет. Но вот рассказывать кому бы то ни было о нашем разговоре не советую. Прошу, словом, не рассказывать. Учтите, мы сейчас занимаемся делом, в сто раз более серьезным, чем все сомнительные комбинации в вашем цехе. И мы не позволим, чтобы вы нам тут помешали. Поэтому о нашем разговоре никто не должен знать.
Софья Климентьевна невозмутимо выслушивает меня, и при этом ни один мускул не дрогнет на широком, отечном, неестественно нарумяненном лице с множеством морщинок вокруг глаз, на висках и в уголках яркого рта. Я вспоминаю шутливое выражение одного отцовского друга: «Лицо — как дневник обмана и порока». Очень это подходит к физиономии почтенной Софьи Климентьевны.
Когда я умолкаю, она отрывисто, с хрипотцой спрашивает:
— Все?
— Вы принимаете мои условия?
— Да.
— Прекрасно. Тогда скажите, какие у вас дела с гражданином Меншутиным Станиславом Христофоровичем?
— Ха! Так и знала, — крякает она и все тем же хриплым, прокуренным голосом — а женский голос садится от курения, как замечено, быстрее и сильнее, чем у мужчин, — все тем же голосом продолжает: — Вижу, вижу, молодой человек, вы хорошо подготовились к разговору и кое-что уже знаете. Верно ведь?
— Кое-что знаем, — соглашаюсь я. — Но главное, это мы знаем, что вы неглупый и опытный человек. И все понимаете сами.
— Насчет этого не волнуйтесь, — она успокаивающе поднимает полную руку.
— Я, молодой человек, все понимаю. Не девочка. Но при моей чистой совести мне бояться нечего.
— Сейчас речь идет не о вашей совести, Софья Климентьевна, — усмехаюсь я. — Зачем касаться такого сложного вопроса? Я ведь вас о другом спрашиваю. И это вашей деятельности…
— Работы, а не деятельности, — недовольно поправляет меня Софья Климентьевна и поджимает губы.
— Пусть будет — работы, — охотно соглашаюсь я. — Так вот, работы вашей мой вопрос не затрагивает. Так ведь?
— При моей чистой совести и это не страшно, — упрямо и жестко повторяет она. — Но вот на пустяке, верно, вы меня подловили. Этому гражданину я кое-что достала.
— Прекрасно. Больше ничего лично мне от вас не надо, — сдержанно киваю я. — Вот только составим список.
— Ну, список-то невелик.
— Лучше припомнить все, Софья Климентьевна. Ведь мы к этому придем с двух сторон, и может получиться неудобно.
Она бросает на меня быстрый, лукавый взгляд и понимающе усмехается.
— Зачем же мне себя ставить в такое положение? Да и портить с вами отношения никому не хочется.
Все дальнейшее занимает у нас не более получаса, хотя список золотых изделий и «камушков» оказывается довольно длинным и в первый момент приводит меня в изумление. Такого я от Меншутина все-таки не ожидал. Эдик оказался прав.
Под конец я небрежно спрашиваю:
— Кстати, вы не знаете его секретаршу Веру?
— Такие дела, молодой человек, через секретарш не делаются.
Мы прощаемся, и Софья Климентьевна важно, даже победоносно выплывает из моей комнаты.
В конце дня мы обсуждаем результаты и этой встречи. Как и Валина, она в принципе особого удивления у нас не вызывает и никаких неожиданностей не преподносит.
По-настоящему мы удивляемся через два дня, когда приходят ответы на наши поручения об оперативной проверке финансовых документов в совхозе «Приморском» и в одном из грузинских колхозов, а также в колхозе близ Тепловодска. Тут нас ждут действительно неожиданные открытия. |