|
Я бы не хотел, чтоб они хоть на одну йоту изменились. Между тем я привык относиться к Вам как к моему доброму, но невидимому гению. Вся неоцененная прелесть и поэзия моей дружбы к Вам в том и состоит, что Вы так близки, так бесконечно дороги мне, а между тем мы с Вами незнакомы в обыденном смысле слова», — писал он баронессе.
После случайной встречи на дороге в Браилове, где Чайковский и баронесса фон Мекк проехали друг мимо друга, баронесса сразу же призналась: «…я в восторге от этой встречи. Не могу передать, до чего мне стало мило, хорошо на сердце, когда я поняла, что мы встретили Вас, когда я, так сказать, почувствовала действительность Вашего присутствия в Браилове. Я не хочу никаких личных сношений между нами, но молча, пассивно находиться близко Вас, быть с Вами под одною крышею, как в театре во Флоренции, встретить Вас на одной дороге, как третьего дня, почувствовать Вас не как миф, а как живого человека, которого я так люблю и от которого получаю так много хорошего, это доставляет мне необыкновенное наслаждение; я считаю необыкновенным счастьем такие случаи». Ему жаль ее, жаль себя и, разумеется, жаль своей свободы, которую он непременно утратит, лишившись щедрой материальной поддержки. Ей хочется действовать… желания, обуздываемые годами, порой принимают весьма причудливые формы. Однажды она решит, что неплохо бы было познакомить сына Колю с Тасей, племянницей Чайковского, дочерью его сестры Александры Ильиничны. Чем дальше, тем больше нравится ей эта мысль. Их семьи породнятся! Петр Ильич станет ее родственником! Как по-русски называется дядя жены по отношению к матери мужа? Она морщит лоб, вспоминая нужное слово и вдруг начинает смеяться. Зачем усложнять? Она будет звать его кузеном! — Мой кузен Петр Ильич Чайковский! — Мой кузен Петр Ильич! — Мой кузен Петр! — Мой кузен! — Мой! — Мой!! — Мой и ничей больше!!! — Мама! — вбегает к ней в спальню перепуганная младшая дочь Милочка. — Что случилось?! Ты звала на помощь?! На тебя напали разбойники?! В руках у Милочки деревянная указка. Она полна решимости сражаться. Сбегаются слуг и, приходит Юлия. Юлия в халате, лицо ее выражает недовольство. — Мила! — строго говорит она, беря сестру за руку и отбирая другой рукой у нее указку. — Как тебе не стыдно! Переполошила всех! Разбудила маму! Ты же видела, что за ужином мама пила порошки от бессонницы. — Разбойники напали на маму! Милочка упирается и не хочет уходить. Нельзя оставлять маму одну. — Иди, Милочка, — просит она. — Не волнуйся за меня, никаких разбойников тут нет. — Разумеется — нет! — хмурится Юлия. — Кроме тебя во всем Браилове не сыскать ни единого разбойника! Пойдем спать, завтра у нас трудный день. — Не надо ругать ребенка, — в ее голосе прорезывается металл. — Она ни в чем не виновата. А теперь уходите все! Я хочу спать! Тихие шаги, скрип двери. Выждав для верности минуту-другую, она неслышно встает с кровати, переносит свечу с туалетного столика на письменный, берет из лежащей на столе стопки и кладет перед собой чистый лист бумаги, обмакивает перо в чернильницу… Она не хочет, чтобы он знал о том, что письмо написано ночью. Пусть думает, что она пишет ему утром перед отъездом. Так, вначале — о музыке… Предложить ему поставить нашу симфонию в Париже, у Колонна, за мой счет… Теперь можно и о главном: «Знаете, милый друг мой, что мне очень бы хотелось как-нибудь познакомить наших юношей — Тасю и Колю. Мне бы очень нравилось, если бы они могли расти и воспитываться, зная, что они предназначены друг другу, но этот отвратительный свет с его правилами и приличиями совсем ставит меня в тупик, я ничего придумать не могу там, где надо соприкасаться с его требованиями. |
