|
Он ослабел до крайности и потерял охоту ко всему, что нравилось ему во время болезни, даже к музыке, которую до этого любил слушать… Около вечера все потеряли надежду. Великий князь лежал с полуугасшими глазами и едва хрипел. Ее величество, которая несколько дней была нездорова, скорее прибежала, чем пришла к нему при этом известии. Она так испугалась, видя положение великого князя, что не могла произнести ни слова и залилась слезами… Каждые полчаса приходил камер-лакей с рапортом от придворного хирурга Боонда. Все извещали, что великий князь лежит по-прежнему без движения. Около 5 часов пришел он седьмой раз и объявил, что на лбу великого князя показался крупный пот: при этом известии (доктор) Боергаве вскочил со стула и сказал мне: „Слава Богу, великий князь поправится!“ Об этом известили императрицу, которая спала, не раздеваясь. В придворной церкви отслужили молебен, началось выздоровление. Императрица до нового 1744 г. освободила наследника от занятий.
Не менее тяжелые испытания выпали на долю великого князя и в следующем 1744 г., когда тот заболел тяжелой формой лихорадки, летом, во время путешествия в Киев — расстройством желудка, а осенью по возвращении в Москву — воспалением подреберной плевы, „колотьем в боку“, как отметил Штелин. Больной проводил время в полной изоляции, и императрица посылала к нему для развлечения свою камер-юнгферу рассказывать сказки из „Тысячи и одной ночи“. В ноябре 1744 г. Петр Федорович заболел ветряной оспой. Доктора сразу не могли установить точный диагноз, принимая болезнь то за настоящую оспу, то за корь, то за сыпную лихорадку. Больного на всякий случай и на этот раз изолировали, гоф-курьера, посещавшего князя, каждый раз окуривали, а императрица, выходя из комнаты больного, каждый раз мылась, переодевалась и меняла белье. К концу ноября болезнь стала отступать. Елизавета Петровна в церкви головинского дворца отслужила благодарственный молебен, а 28-го ноября великий князь на маскараде уже танцевал со своей невестой. Самую тяжелую болезнь Петру Федоровичу довелось перенести в декабре 1744 г. и в январе 1745 г. во время переезда двора из Москвы в Петербург. Наследник был еще достаточно слаб, когда на середину декабря был назначен выезд из Москвы. Сани с великим князем и Брюммером достигли Твери 16 декабря, а 19 благополучно выехали из города. Весь день он чувствовал себя нормально, а к вечеру появилась тошнота, поднялась температура. Доктор Боергаве первоначально объяснил невероятным аппетитом великого князя, когда он „ел за четверых“, а также ухабистой дорогою, но к утру температура спала, и они отправились в путь. Когда они достигли Хотиловского яма, расположенного в 400 верстах от Москвы, состояние Петра Федоровича вновь ухудшилось, его стало лихорадить, сильно повысилась температура. Врачи заподозрили настоящую оспу, больного вновь изолировали, о своих подозрениях они известили Елизавету Петровну, в это время уже прибывшую в Петербург. Она немедленно отправилась в Хотилово и пробыла там до выздоровления племянника. Лишь 26 января 1745 г. она с великим князем появилась в Царском Селе, а в первых числах февраля прибыли в Петербург, где жениха впервые после болезни встретила невеста. О впечатлениях от этой встречи Екатерина II поведала в „Записках“: „Как только нас известили о прибытии императрицы, мы выщли к ней и встретили ее в большой зале между четырьмя и пятью часами, почти в потемках. Несмотря на то, я почти испугалась, увидев великого князя, который очень вырос, но стал неузнаваем: черты лица огрубели, все лицо было еще вспухшим и ясно было видно, что на лице останутся заметные следы. Так как ему от(б)резали волосы, то он был в огромном парике, который еще более безобразил его. Он подошел ко мне и спросил, узнала ли я его. Я пробормотала ему обычную любезность насчет его выздоровления, но на самом деле он стал ужасно дурен“. Оспа была последней опасной болезнью великого князя. |
