Полная безнаказанность фискала, неограниченные возможности для его произвола вызвали враждебное отношение к этой должности со стороны всех слоев. Устюжские фискалы жаловались на то, что их всячески поносят и называют не фискалами, ' а свисталами. Некоторые из сенаторов величали их антихристами и плутами.

Осуждали должность фискалов и церковные иерархи, причем местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский отважился публично, в проповеди, высказать протест против безнаказанности фискалов. Свои рассуждения на этот счет он заключил выводом: «искал он моей головы, поклеп на меня сложил, а не довел (не доказал.—Я. Я.) — пусть положит свою голову».

Публичное слово Стефана Яворского вызвало гнев царя, и местоблюстителю пришлось потом перед ним оправдываться. Тем не менее царь вынужден был внять доводам Стефана Яворского, и в 1714 г. он издал указ, установивший фискалу за неправый донос кару, которую довелось бы учинить обвиняемому, если бы обвинение было доказано. Восторжествовал принцип, изложенный Яворским: «Искал он моей головы… а не довел, — пусть положит свою голову».

Должность фискала могла возникнуть только в абсолютистском государстве, где народ безмолвствовал и отсутствовала какая бы то ни было общественная инициатива и гласность. Сама форма контроля за деятельностью чиновников тоже была негласной, тайной.

Создание Сената и учреждение фискалов положило начало реформам высших и центральных учреждений. В последующие годы, когда накал борьбы на театре военных действий спадет, Петр продолжит административные преобразования, придав им более целенаправленный характер.

Распорядившись относительно Сената и фискалов, царь отправился к армии, имея готовый план военных действий. Суть его состояла в том, чтобы громить неприятеля не на своей, а на вражеской территории. Для этого Петр располагал, по крайней мере, двумя вескими основаниями. Одно состояло в том, что всем были известны бесчинства крымских татар и османов, и если им представится возможность для вторжения на русские земли, начнется повальный грабеж, увод скота, пленение гражданского населения с целью последующей продажи пленных на невольничьих рынках, предание огню населенных пунктов и т. д. Другой довод, не менее важный, состоял в том, что Петр рассчитывал на присоединение к русской армии валашского господаря Бран-кована и молдавского господаря Кантемира.

Царь полагал, что вслед за этим против османских поработителей восстанут другие христианские народы — сербы и, особенно, болгары.

Но для того, чтобы Бранкован и Кантемир стали союзниками России, а болгары и сербы с оружием в руках выступили против османского гнета, надобно было, чтобы русская армия раньше османской достигла Дуная. Вот почему Петр то и дело напоминал Шереметеву «ити с поспешанием», «дабы вы немедленно отправили полки в марш в назначенные места», «А маршировать весьма нужно, понеже, ежеле пехота не поспеет, а неприятель на одну конницу нападет, то не без великова страху».

Сколько ни старался фельдмаршал достичь «указных мест» в сроки, намеченные Петром, сделать ему это не удавалось. Причиной опоздания являлась не только природная медлительность фельдмаршала, но и ряд неблагоприятных условий, крайне усложнявших марш русской армии.

Историки не располагают сведениями о том, как русская армия преодолевала огромное расстояние к берегам Дуная, но в их распоряжении имеется походный журнал самого Шереметева, по которому можно судить о трудностях пути.

Шереметев оставил Ригу позже армии — 11 февраля. Ему пришлось преодолевать расстояние, пересаживаясь из кареты в лодку и с лодки вновь в карету. Причина тому — необычайно рано наступившая весна и бурные паводки. В конце февраля Походный журнал пестрит такими записями: «Великая теплота и снег, и дождь».