— Какой прощай, ты вообще о че…

— Заткнись, — я сделал усилие, как в прошлый раз, и голос в голове исчез.

Кельпи надоело красоваться и он, заржав, прыгнул прямо на меня. Я не отступал и не оглядывался, надеясь, что Назаровой за моей спиной все же нет. Остановившись прямо передо мной, жеребец повернулся боком, словно предлагая сесть к себе на спину.

— Ну, хорошо, покатаемся, коль дозволяешь, — прошептал я, делая к волшебному коню шаг.

Без седла я ездил и даже объезжал лошадей, но вот без узды и удил, еще не доводилось. Как-то дать привыкнуть к себе, и хоть какой-нибудь обрывок веревки набросить возможности не было, но я прекрасно помнил слова Ольги о том, что шанс усидеть, жеребец дает лишь единожды. Помня все это, я решительно ухватился за гриву и взлетел к нему на спину, сразу же сжав бока ногами. К счастью, на моих тяжелых ботинках был небольшой каблук, оббитый железом, который я вполне мог использовать как шпоры.

Почувствовав седока, конь, радостно заржав, скакнул, сразу же перейдя в галоп, направляясь к воде. Позади завизжала Назарова. Вот же дура! Неужели не понятно, что бежать надо! Но мысли об оставленной за спиной девушке вылетели из головы, и я сосредоточился на том, чтобы не дать коню окунуть меня в воду. Время любых любований закончилось, нужно было действовать жестко, чтобы дать почувствовать коню, кто здесь главный.

Рывком переместившись вплотную к шее, я схватил его за гриву и с силой дернул, заставляя заржать от боли и слегка запрокинуть голову. Конь сбился с шага и замедлил ход, что позволило мне придвинуться еще ближе. Одной рукой крепко держась за гриву и помогая себе ногами, другой рукой я сумел схватить его за теплые ноздри. Сунув пальцы внутрь, сильно сжал и рванул на себя.

Вот тут конь растерял все остатки своей волшебности, превратившись в простую необъезженную скотину.

Он визжал, подбрасывал круп, и прыгал на месте, пытаясь сбросить меня с себя. Не тут-то было. Держался я крепко и уверенно, еще и всаживая подкованные каблуки в бока, доставляя животному дополнительную боль, и не отпускал бархатистые ноздри — коль удил не было, надо было как-то выкручиваться. Все он чувствует, только место нужно знать, куда надавать, у каждого животного, как и у человека, есть свое слабое месте. Нет абсолютно защищенных и бессмертных тварей на земле. И поведение кельпи было явным тому доказательством.

Сколько продолжалась эта дикая скачка я не знал. Для меня прошли часы, как минимум. Наконец, конь выдохся. Он встал, как вкопанный, и лишь жалобно ржал, а по его телу пробегала крупная дрожь.

Посидев, не отпуская его еще немного, я, наконец, с трудом вытащил и разжал, словно судорогой сведенные пальцы, и сполз с бока дрожащего животного на землю. Ноги подкашивались, и во всем теле было ощущение, что меня долго били палками, а потом пинали, проходясь по спине и ребрам. Тем не менее, я нашел в себе силы, чтобы встать с левого боку, как меня учили от косящегося на меня коня и потрепать его по шее.

— Ну, ты же понимаешь, что сам виноват? Не хотел бы меня утопить, я бы тебе боли не причинил. Но, если еще попытаешься хулиганить, то я тебя запросто убью, и не буду смотреть на то, какой ты красавец. А теперь иди, — и я хлопнул его по холке. Но жеребец продолжал стоять, подрагивая и косясь темными глазами, из которых исчез красный дьявольский блеск. — Иди! — рыкнув, я ударил уже сильнее, и только тогда кельпи сорвался с места и с разгона впрыгнул в реку, до которой он, как оказалось не доскакал со мной на спине совсем немного. Я смотрел как жеребец словно нырнул и скрылся в воде. Все это время ждал, когда он всплывет, чтобы сделать хотя бы вдох, но из воды он так и не появился.

— Петя, Петенька, — ко мне подлетела Назарова и принялась ощупывать, подвывая на одной ноте, отвлекая от созерцания водной глади.