Еще за пару десятков шагов я услышал разговор, явно ведущийся на повышенных тонах. Подойдя ближе, я увидел, что дверь кабинета не плотно прикрыта и сквозь щель доносятся голоса, показавшиеся мне явно знакомыми. Я остановился и сделал знак сопровождающим не нарушать тишину. Теперь слова были хорошо различимы и мне было прекрасно слышно спорящих.

- Князь, да что же это такое в самом-то деле! Какой может быть приказ в таких условиях! Благоволите дать команду на выступление!

- Барон, вы тут проездом и вообще не имеете касательства к петроградскому гарнизону. У меня приказ генерала Иванова, главнокомандующего округом, и я его буду неукоснительно выполнять!

- Полковник! Ваши слова попахивают изменой!

- Ваше превосходительство, вы не имеете права обвинять офицера в измене, только на том основании, что он выполняет приказ вышестоящего начальства!

- Да вы в своем ли уме, полковник? Там идет бой и, возможно, жизнь Императора под угрозой, а вы ищете оправдания своему бездействию! Я отстраняю вас по обвинению в государственной измене и принимаю командование на себя!

- А вы не мой прямой начальник и, следовательно, отстранить меня от командования не имеете права! Я вас сейчас сам под арест отправлю, за попытку подстрекательства к нарушению приказа командования и подстрекательству к мятежу!

Заключив, что дискуссия как раз подошла к своей кульминации, я решительно открыл дверь и вошел в кабинет, где напротив друг друга стояли раскрасневшиеся полковник князь Аргутинский-Долгоруков и генерал-майор барон Маннергейм. Проигнорировав князя, я обратился прямо к генералу.

- Густав Карлович, какими судьбами вы здесь? Давненько мы с вами не встречались. Как поживает ваша 12-я кавалерийская дивизия?

Тот вытянулся и, щелкнув каблуками, доложил:

- Ваше Императорское Величество! Проездом из Гельсингфорса в действующую армию по окончанию лечения. Представляюсь по случаю прибытия в Петроград!

Я кивнул, а затем спросил у обоих.

- У вас была какая-то оживленная дискуссия, которую я имел несчастье прервать. Позвольте полюбопытствовать, о чем был спор, господа?

Аргутинский-Долгоруков стоял ни жив, ни мертв. Смертельная бледность разлилась по его смуглому лицу и губы его слегка подрагивали. Маннергейм кинул на него быстрый презрительный взгляд и взял инициативу на себя.

- Ваше Императорское Величество, мы с князем согласовывали порядок выдвижения Преображенского запасного полка на помощь верным присяге частям, ведущим бой с мятежниками в Зимнем дворце и в здании Главного Штаба.

- Как-то слишком громко вы обсуждали этот порядок выдвижения. Или были какие-то проблемы, князь? - я особо выделил слово "были". - Что скажете?

- Никак нет, Ваше Императорское Величество, никаких проблем с выдвижением не было и нет! Полк готов выступить прямо сейчас!

С любопытством разглядываю полковника. Вот же мерзкий тип, явный болтун и приспособленец, любитель светского общества и столичной жизни. Сколько их еще сидит в теплых кабинетах и занимает ключевые посты в полках Лейб-гвардии? И скольких придется железной метлой отправить на фронт. Хотя и на фронте от таких деятелей толку мало, один вред. Ведь по их вине будут гибнуть солдаты, бездумно отправляемые на вражеские пулеметы своими негодными офицерами. В общем, плачет по этой публике какой-нибудь штрафбат, лесоповал или, как говорится, другие ударные стройки народного хозяйства.

Налюбовавшись уже зеленеющим от страха полковником, я жестко заговорил:

- Полковник князь Аргутинский-Долгоруков, вы были правы, генерал Маннергейм превысил свои полномочия, отстраняя вас от командования полком. Он не имел на это права, не будучи прямым командиром. Однако, полковник, объяснитесь, почему вы отказывались выдвинуть Преображенский запасной полк на помощь Императору, которому вы присягали в верности всего лишь несколько дней назад?

Князь как-то судорожно втянул ртом воздух и залепетал:

- Ваше Императорское Величество, вы не так поняли мои слова, я вовсе не отказывался приходить.