Хотелось кричать, вцепиться, не отпускать... Ладони Влады гладили щёки Марии и её волосы, губы уже не целовали, но целовал взгляд.

— Увидимся, Машунь... Ещё увидимся, родная. Это точно. Обещаю.

Влады больше не было в палате, оставалось лишь эхо её голоса, отсвет её глаз, тепло жизнелюбивых чёртиков в ласковой глубине тропического моря. Остались розы, которые она принесла, и мандарин, который она вертела в руках. Он лежал отдельно от остальных, и Ксюша очистила его в первую очередь.

— Мам, не плачь... Мама Влада не насовсем уехала. Она разберётся с делами и приедет. — И Ксюша протянула Марии половинку очищенного мандарина.

Долька таяла во рту, истекая сладким цитрусовым соком с новогодним ароматом. Сердце звало Марию к окну, и она, прильнув к подоконнику, увидела чёрную машину во дворе клиники. Влада в коротком светлом пальто шагала к ней своей размашистой и лёгкой походкой, но не одна, а в сопровождении незнакомца в тёмной куртке. Рядом с машиной Владу встречал тот самый человек, который недавно приходил в палату и казённым языком рассказывал, в чём их обвиняют. Он вскинул взгляд к больничному окну, и их глаза встретились. Руки Влады оставались свободными, но стальной холод наручников мерцал в его жёстких глазах.

Сердце выдержало. Оно выживало, лишь потому что Влада об этом просила, но душа Марии оставалась немой, выжженной, запорошённой снегом и пеплом. Борис Михайлович, снова навестив её, сказал:

— Маша, мы будем бороться. Мы сделаем всё возможное и невозможное. И обязательно утрём им нос.

Да, «они» не были такими уж простофилями, способными прошляпить побег Влады из театра. Права была Влада, сказав, что им хорошо известно её слабое место. Не зря Марии показалось тогда, что всё прошло слишком гладко: успешный побег Влады тоже был частью их плана. Они позволили ей уйти, зная, что она непременно вернётся, и их тонкий психологический расчёт оказался безошибочным, операция прошла блестяще. О том, что предатель — Константин, Влада догадалась, потому что они связались с ней через него, именно он передал ей их предложение.

— Ей предложили сделку: она сдаётся добровольно, а они, в свою очередь, снимают с тебя все обвинения и оставляют в покое. И она сделала выбор — между своей свободой и твоей. Для тебя даже не сам срок страшен, пусть даже минимальный — всё дело в твоём сердце. Оно может не выдержать.

Борис Михайлович рассказал, как всё обстоит. Он собирался нанять целую команду адвокатов, чтобы либо доказать невиновность Влады, либо сократить наказание до минимально возможного в данных обстоятельствах.

— Сейчас ситуация и расстановка сил несколько изменилась по сравнению с началом всех этих событий. В тонкости вдаваться не буду, скажу лишь, что враги у Влады ещё есть, но их стало меньше. Поэтому есть надежда, что всё получится.

Марии оставалось только обнять Бориса и уткнуться в его плечо. Тот хмыкнул:

— Не причисляй меня к лику святых, Маша. Если бы здесь совсем не пахло моим деловым интересом, ноги моей бы не было в этом деле.

— Что у тебя за интерес, Боря? — подняла заплаканное лицо Мария.

— Скажем так, я Владиславе... не совсем конкурент, — ответил тот уклончиво-загадочно. — Не бери в голову, Машенька. Мотивы не столь важны. Результат — вот что главное.

Каковы бы ни были истинные мотивы Бориса Михайловича, приглашённая им команда правозащитников взялась за дело железной хваткой. С непреклонной дотошностью они вскрывали факты злоупотреблений со стороны обвинения.

Мария выписалась из больницы в середине февраля. Лечащий врач ясно дал ей понять: права на ошибку у её организма больше нет. Либо она полностью пересматривает свой образ жизни и бережёт себя, либо ей придётся петь уже не для людей, а для Господа Бога.